Григорий Сковорода
Шрифт:
Дом Щербинина, с многочисленными добротными пристройками, стоял в самом центре Бабаев, напротив сельского храма. Сразу за усадьбой открывались на десятки километров щедрые просторы. «Да возвеселятся Баба и со всеми отраслсми, селами!» — восклицал в письме Якову Сковорода. С южной стороны к селу подступал лес. В гуще его возле крутой тропы сберегается до сих пор еще одно место, которое молва связывает с именем бродячего мудреца, — родник, заключенный в сруб.
В Бабаях Григорий Саввич много пишет, доканчивает цикл басен. Естественно, ему хочется почитать басни друзьям, выслушать мнения о своей литературной причуде. Жанр ведь действительно по тем временам
В Бабаях — большой пруд. Оттуда по вечерам разносятся лягушечьи речитативы на эзоповом диалекте. Блеяние и мычание вырываются из хлевов. Волнами перекатывается над дворами собачий брсх. Похоже, что козлы и гусыни, лягушки и собаки по вечерам разговаривают друг с другом о смысле различных событий. Побеседовать между собою хотят горшки и ухваты, даже навозная куча изнемогает от желания затеять диспутацию с соседями по двору. Надо только разглядеть глухонемые гримасы вещей, услышать шепелявую речь разношерстной твари и закрепить ее пером на бумаге.
«…Оленица, увидев домашняго Кабана:
— Желаю здравствовать, господин Кабан, — стала витатся, — радугося, что вас…
— Что ж ты, негодная подлость, столько но учтива! — вскричал, надувшись, Кабан. — Почему ты меня называет Кабаном? Разве не знаеш, что я пожалован Бараном? В сем имею патент, и что род мой происходит от самых благородных бобров, а вместо епанчи для характера ношу в публике содраную с овцы кожу.
— Прошу простить, ваше благородие, — сказала Оленица, я не знала! Мы, простыи, судим не по убору и словам, но по делам. Вы так же, как прежде, роете землю и ламаете плетень. Дай бог вам быть и конем!»
Тема, выставленная Григорием Саввичем в этой сцепке, проходит через всю книжку: каждая тварь должна жить по своей натуре, а не обезьянничать и не рядиться в чужое перье. А то ведь сколько на каждом шагу ослов, одетых в львиную кожу, сколько черепах, пытающихся летать подобно орлам! «Кто тма — будь тмою, а сын света — да будет свет». «Без природы, как без пути: чем далее успеваеш, тем безпутне заблуждает».
Это все та же тема, которую Сковорода несколькими годами прежде наметил в стихотворной басне о волке, вздумавшем позабавить козленка игрой на флейте и жестоко поплатившемся за свое музицирование. Это разговор о том, что именно приличествует каждому существу, обитающему на земле, и что ему противопоказано, делает его смешным, неуклюжим, безобразным.
В 1770 году, в промежутке между отшельническими месяцами в Земборских лесах и бабаевским «сидением», состоялось последнее в жизни Григория Саввича путешествие в Киев. В город, где прошла его студенческая молодость, Сковорода отправился вдвоем с Алексеем Юрьевичем Сошалыким, слобожанским помещиком, приятелем Якова Правицкого. Накануне поездки Сковорода некоторое время гостил у Сошальских в деревне Гусинке, что в Изюмской округе.
Этот адрес в жизни Григория Саввича более чем примечателеп. Оп потом частенько будет наезжать сюда и подолгу тут жить — в самой Гусинке, в соседней с нею Маначиновке, чаще же всего в гусинском лесу, при пасеке.
Четыре брата Сошальских — Александр, Алексей, Георгий и Осип — были сыновьями изюмского полкового писаря Юрия Семеновича Сошальского, писаря далеко не простого (известно, например, что он написал в свое время учебник логики, да еще на латинском языке!). Видимо, и детям своим писарь постарался дать добротное гуманитарное образование.
Александр Сошальский погиб в схватке с запорожцами, которые в последние десятилетия перед упразднением Сечи все чаще стали пошаливать на больших дорогах. После его гибели именно перешло к младшим братьям. У братьев было два дома: один, больший, в Гусинке. Он стоял над высоким берегом пруда в окружении лип и был о трех этажах. Тут жили Осип Юрьевич и Алексей Юрьевич, последний — холостяк и заядлый книгочий — меж соседей слыл чудаком.
Другой дом — в нескольких километрах от Гусинки, в селе Маначиновка. Мимо села проходит дорога из Изюма на Белгород. Семнадцати-комнатный дом Георгия Сошальского, с деревянными колоннами под ампир, выхолил фасадом на майдан, на противоположном краю которого стояла церковь, а возле нее каменная сторожка. По местным преданиям, странствующий философ, заходя в Маначиновку, останавливался чаще всего именно в этой сторожке.
Но излюбленным жилищем Сковороды была в здешних местах большая насека в глубине гусинского леса… От края дубравы старая, заросшая травой дорога идет вниз, пряча солнечные лучи в кронах дубов, кленов, грабов. Кажется, движение на дно лесной яруги бесконечно. Воздух все прохладней, жуки нее глуше. Долго, почти до полудня, не просыхает тут роса.
Но вот путь выравнивается, перед глазами неожиданно распахнулась широкая поляна, вся в белом цветении. В ослепительных нарядах, как невесты, стоят стройные груши. Тысячи пчел жужжат на медовом пиршестве. Вот и белая хатка, не видная сразу за вишенной дымкой. На плетне глиняные кринки и глечики. Возле дуплянок курится сизый дымок пасечника.
Сколько уже подобных уголков повидал в жизни Григорий Саввич! Но в таком вот приветливом он, кажется, впервые. Невдали от сада, в тенистом овражке льдисто посверкивает криница. Вода подступает почти к верхнему звену замшелого сруба…
Впервые посетив Гусинку в 1770 году, Сковорода возвращается сюда и следующем; проводит тут зиму, весну и лето 1779 года; о пребывания его в Гусивие свидетельствует письмо, датированное 3 октября 1782 года; в 1785 м он снова здесь; и после короткого путешествия в Бурлук к осени возвращается в Маначиновку, где зимой тяжело заболевает («Остатки горячки мучат мене. Два месяцы огневица свирепствовала во мне»); в Маначиновке же Сковорода встречает пасху 1786 года, а зиму следующего проводит в гусинском имении. Лето для него в отличие от зимы, как правило, время напряженных трудов, и годовою сменою периодов творческой активности и бездеятельности он напоминает пчелу: «Близко, почти у дверей, стоит зима, враждебная музам. Тогда уж надо будет не писать, а греть руки».
Летом 1788 года Сковорода пишет в гусинском лесу диалог «Убогий жайворонок». Наконец, он навещает Гусинку в 1792 году. Уже в последний раз.
Попасть в Гусинку можно было двумя путями — и:: Великого Бурлука и из Купянска. Вернее, то была одна дорога, тянувшаяся из центральных областей России на юг страны, к морю, — один из древних шляхов, — по нему когда-то шли во враждебную степь куряне, «храбрые кмети», воспетые автором «Слова о полку Игореве».
Многие из этих старинных путей давно заросли травой или перепаханы. Но названия остались; и как о многом они напомнит тому, кто внимателен к прошлому: был старый шлях Ромодан, был на юге Руси и еще более древний — Муравский шлях; Мазепин и Черный шлях, Искрин и Пьяный, Серпяжский и Караванский, Шрамковский шлях и шлях Бендерский… Словно земляные реки, обильно орошенные потом и кровью, в песнях воспетые и оплаканные.