Гринвичский меридиан
Шрифт:
— На брудершафт? — спросил он почти шепотом и слегка вытянул руку.
Я обвила ее своей, и мы молча выпили, глядя друг другу в глаза. Пол первым поставил рюмку и сжал горячими ладонями мое лицо. Первый раз он едва коснулся губами моей щеки, потом вдруг застонал и принялся целовать меня с такой жадностью, будто не делал этого с того самого дня, когда погибла его невеста. Его страсть захлестнула меня с головой. Я захлебнулась и разом утратила все чувства. Лишь в самой сердцевине моего тела пронзительно нарастало
— Нет, Пол, нет! Положено только три раза!
Я даже не поняла, кто выкрикнул эти глупые слова. Мне стало так холодно, что я передернулась — это Пол убрал руки.
— Нет? — сипло повторил он и с трудом перевел дыхание.
Затем тяжело осел в кресло и налил себе виски. Выпив, сказал уже прежним тоном:
— Простите. Я… я.
Он вдруг перешел на английский, повторяя то же местоимение, и это прозвучало, как всхлип: "Ай… ай… ай…" Я не узнала, что же Пол пытался сказать, потому что фраза так и не далась ему.
— Сейчас, — сказал он и, откинувшись, закрыл глаза.
Я посмотрела на его губы, которые еще чувствовала на своем лице. Они побледнели и слегка подергивались. Сдвинув рюмки, я наполнила их и, прихватив свою, села на диван. В комнате стало совсем темно и казалось, что воздух колышется, переполненный нашим желанием.
— Мы перешли на "ты", Пол, — напомнила я, не представляя, что еще можно сказать.
— Да, — он открыл глаза и повернул ко мне голову. — Я помню. Ты сердишься?
— Нет.
— Нет?
— Мне было приятно.
— Да? — изумился Пол. — Но… но… почему — нет?
— Я не умею так… Я должна любить человека.
Он понимающе протянул:
— Ага… Конечно. У тебя есть… друг?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Ты очень красивая.
— Да нет, не очень. Мы уже говорили об этом. Я — обыкновенная.
— Ты — не… обыкновенная.
— Потому что я сказала: "Нет"?
— Нет?
— Нет.
— Я не хочу тебя обманывать, Пол. Во мне нет ничего особенного. Просто я моложе на двадцать пять лет. Вот тебе и показалось.
Он обиженно воскликнул:
— О! Я знаю, как у вас говорят. "Седина в бороду, бес в ребро". Но это не так. Это не бес.
— Тогда что это?
— Судьба.
— Ой, Пол! Это уж чересчур!
— Мы так встретились… Разве это не судьба?
Я невольно усмехнулась:
— Ты — романтик, Пол. Англичанин — романтик. Это как-то не вяжется.
Но Пол гордо возразил:
— Романтизм родился в Англии. Байрон. Ты читала?
— Читала. Извини, опять стереотипы. Мы привыкли считать англичан сухими и чопорными.
— Шекспир, — напомнил он. — Столько страсти…
— Ты можешь называть и менее громкие имена. Я знаю английскую литературу.
— Да?! — поразился он, потом, призадумавшись, сказал: — Я тоже знаю русскую. Вы — очень страстные люди.
Это прозвучало
Пол поставил согнутую руку на подлокотник кресла и, говоря, все время касался мизинцем губ, словно пытался унять зуд. Этим безотчетным движением он настолько приковал мое внимание к своим губам, что я ничего уже больше и не видела.
Внезапно Пол замолчал и тихо спросил: "Что?" Я встала, и он тоже начал выбираться из кресла. Мы шли друг другу навстречу, а воздух все сгущался, и когда мы встретились посреди комнаты, я просто упала ему на руки.
— Пожалуйста, — простонал Пол мне в шею и стиснул так, что у меня навернулись слезы. Но не от боли, а от этого горького "пожалуйста".
Мы двинулись к дивану вслепую, задыхаясь от поцелуев, и я знала, что уже не скажу "нет". У меня захватило дух от того, каким он оказался тяжелым, и это было великолепно. Он словно вбирал меня всей своей плотью, чтобы мы стали одной, и никогда не смогли разделиться. Мы срывали одежду так яростно, что только чудом все уцелело. Мы торопились, будто обоим оставалась четверть часа до казни, и это были наши последние минуты.
Каждым прикосновением Пол умолял и настаивал, он завоевывал меня, и я впервые узнала, как это радостно — быть побежденной мужчиной. Со Славой я этого не испытала, потому что он всегда перекладывал инициативу на меня и снисходительно говорил: "Ну, соблазняй меня, если тебе это надо". Подразумевалось, что он выше плотских утех. И все во мне протестовало.
Пол всхлипнул потом, и эта слабость привела меня в восхищение. Он оказался невероятным мужчиной и мог позволить себе заплакать. Он так долго был сильным в этот бесконечный день.
— Ты сказала… Что должна любить…
— Я люблю тебя.
— Ты не шутишь? Может быть, я не понимаю? У меня английское чувство юмора.
— Это не шутка, Пол. Ты — самый лучший.
— Правда? — он так обрадовался, будто и не подозревал о том, что люди всегда говорят в постели о любви.
— Нога не болит?
— Нога? Я забыл про нее.
— Надо поосторожнее. Швы могут разойтись.
Пол беспечно откликнулся:
— Твой папа скажет врачу зашить меня еще раз. Он пригласил меня на обед. Почему? Я удивился.
Меня так и затрясло от смеха:
— Я сказала, что давно уже сплю с тобой.
— О! — Пол вдруг смутился. — Что он подумал…
— Получается, что есть, то и подумал.
— Да. Что есть…
Он мягко прижал меня и горячо задышал в шею. Потом застенчиво прошептал: