Гробовщик. Дилогия
Шрифт:
– Вы не думайте – я заплачу, – добавил он, шаря рукой по нагрудному карману куртки. – Сколько возьмёте?
Пыж прямо присвистнул от такого предложения. Он шагнул вперед, закрывая собой сидевшую у костра девушку.
– Слышь, бродяга, – сказал он. – А ты не попутал?
– Погоди, – прервал его Баркас и спросил у пришельца. – Напарник?
Тот кивнул.
– Что с ним?
Семён открыл рот, чтобы ответить, но тут из-под повязки заструилась кровавая дорожка и, он, щуря здоровый глаз, стал неловко её вытирать рукой.
– А ну-ка – сними повязку, –
Мужик застыл на мгновение, потом завозился с узлом на затылке. Пальцы его дрожали.
– Только сразу не шмаляйте, – снова попросил он.
Когда Семён отнял от глаза полоску ткани, Пыж громко выдохнул и попятился. Даже Баркас сделал шаг назад.
И было от чего. Вместо второго глаза у пришельца чернел нарост или опухоль в форме кляксы, из-под которой сочилась кровь.
– В Павловичах шарились, – предваряя вопросы, стал рассказывать он. – Зашли в подсобку Сельмага, а там как полыхнуло с потолка! Типа сварки, только в сто раз ярче. Мне только край морды зацепило. А вот Гендосу, он впереди шёл, на всю катушку досталось. Сначала ничего такого, только «зайчики» перед глазами прыгали, да кожа на лице покраснела. Через час опухать стало. И зрение – будто через целлофановую плёнку смотришь. Потом вообще глаз ослеп, а то, что опухло, почернело и затвердело, как короста. Но ведь, чувствую, что глаз там живой. Попытался сковырнуть, да куда там! Боль такая, что света белого не видишь.
Мужик осторожно потрогал пальцем по свою «кляксу», продолжил:
– Я-то ладно. А вот у Гендоса чернота от уха до уха. И как в себя придёт, всё пытается коросту эту отодрать, а потом криком кричит, больно ему! Всю водку на него перевёл. Кое-как до Колпаков его доволок, а дальше всё – не могу… И бросить – тоже не могу. Он мне два раза жизнь спасал.
– Бросить не можешь, а прикончить просишь? – удивился Пыж. – Ни хрена себе благодарность!
– Даже если я его дотащу, что у него за жизнь с этими «кляксами» будет? Дай Бог, чтобы в Лагерь впустили. Да и потом один путь: на Янтарь к этим мясникам на опыты. Так уж лучше сразу и без мучений…
– А сам он тоже так думает? – хмыкнул Пыж. – Что твой напарник на эту тему говорит?
– А сам он ничего не говорит, – насупился Семён. – У него эта «короста» до подбородка. И зарастает всё время. Чуть рот закроет, она и срослась. А потом, чтобы воды попить или поесть, нужно или проковыривать или ножом прорезать. Пробовал рот открытым держать или в зубах деревяшку держать – больно. И кровищи полный рот натекает…
Баркас обернулся, наклонился к молчавшей всё это время девушке и тихонько спросил:
– Что скажешь – врёт?
Алеся пожала плечами, покачала отрицательно головой.
– Ну как – сходим? Поможем?
Девушка кивнула раньше, чем он закончил вопрос.
– Ладно, – сказал Баркас, выпрямляясь. – Веди нас к своему напарнику.
– Так убьёте его? – встрепенулся Семён.
– Будет видно, – было ему в ответ.
22. День пятый. Понедельник. Гендос, Клюква и прочие
Путь
«Болотный огонёк», который они обошли по дуге слева, сначала бросился вдогонку, но потом, будто наткнувшись на невидимую стенку, остановился, стал искрить, затем и вовсе с громким шипением упал в траву у самой опушки леса. Группа остановилась, заоглядывалась на шум.
– Это чего там? – Семён тоже остановился, обернулся. – Аномалия? Кто-то вляпался?
Бек успокоительно поднял руку:
– Наш проводник кончился.
Не чужаку сказал – своим.
– Жалко, – протянул Пыж и посмотрел на Алесю. Девушка шла, сгорбившись, опустив на голову капюшон, но всё равно, только слепой мог пронять её за мужика. – Как теперь узнаем, куда бы он нас завёл?
Бек вернулся к месту падения артефакта, поковырял носком ботинка траву, присел и подбросил на ладони тёмно-коричневый каменный шарик со сливу размером.
– Из болота вывел и на том спасибо, – буркнул он, заворачивая то, что осталось от «Болотного огонька» в тряпицу, а ту, засовывая в карман. – Дальше мы и сами свою тропу протопчем.
– Так что там? – снова спросил их проводник, сделал, было, шаг назад, но был остановлен хлёстким:
– Стой, где стоишь!
– А лучше, давай – топай дальше, – продолжил Баркас. – Друг твой, поди, уже заждался.
Семён поморщился, мол, в другое время я бы тебе ответил, но смолчал. Снова зашагал впереди, ведя группу по одному ему известным меткам.
Баркас не волновался за то, что заведёт их этот мужик в какую-нибудь аномалию. На то у них была Алеся. Но вот мысль про возможную засаду не оставляла его, так что когда они вышли из леса к мостку через небольшую речушку, он удвоил внимание. Цепко оглядывал окрестности, прикидывая, где бы сам разместил снайпера, да косился на экранчик ПДА на левом запястье.
Но всё было тихо. Пыжа, как самого молодого, отправили к воде наполнить фляги.
Двинулись дальше. Слева оставили ржавую водонапорную башню, какой-то полуразрушенный погреб с прогнившей крышкой, потом дорога резко извернулась вправо, и перед ними открылся вид на давно заброшенную деревню. Провалившиеся внутрь себя избы, заросшие бурьяном огороды, торчащие из зарослей малины вперемешку с крапивой верхушки столбов и секций заборов…
– Ты чего? – услыхал Баркас сзади и обернулся.
Алеся беззвучно плакала. Она стояла у небольшой прогалины, заросшей ослепительно белыми ромашками, и то поднимала голову, чтобы скрыть слёзы, то выпрямлялась, щурилась, глядя куда-то вдаль. Замыкавший группу Бек, догнал, положил ей руку на плечо, попытался заглянуть в лицо. Алеся сердитым жестом вытерла глаза, шмыгнула носом.
– Вы идите, – сказала она. – Я отстану. Ненадолго. Потом догоню.
Бек вопросительно глянул на Баркаса.
– Пожалуйста, – почти шепотом попросила Алеся. – Мне надо.