Громобой
Шрифт:
— Наоборот, — у Мамаши Твердопух загорелись глазки. — У обоих ничего не выйдет, помяните мое слово. Уж я-то знаю, какая хитрая лиса этот Облачный Волк. Пока эти двое будут грызться между собой, он проскользнет мимо и принесет груз мне, как мы и договаривались. — Тут она прищурилась и быстро обернулась. — А вы-то откуда знаете так много, а? — заподозрила она неладное. — Что, Высочайший Академик посвящает и вас в свои сокровенные планы?
— Нет, я… — начал Профессор. — Я вижу, что вы осведомлены о Санктафраксе не лучше, чем я — о Нижнем Городе. Интриги, слухи, сплетни — этого добра полным-полно
— Форфикюль, — догадалась Твердопух, — так значит…
— Форфикюль все рассказал Вилниксу, — подтвердил Профессор.
Мамаша Твердопух закашлялась и сплюнула.
— Неудивительно, что этому маленькому негоднику стыдно показаться мне на глаза, — прокудахтала она.
— Его пытали, пока он не признался, — объяснил Профессор. — У него не было выхода. Но нет, я узнал о планах Высочайшего Академика не от Форфикюля.
— Тогда от кого? — Мамаше Твердопух не терпелось узнать.
— От того, кто присягнул на верность власти, а не тем, кто ее временно захватил, — сказал Профессор. — Его зовут Минулис. Он личный слуга Вилникса Подлиниуса, и он предчувствует близкие перемены.
Мамаша Твердопух закудахтала от радости:
— Ну а уж мы-то обеспечим, чтобы предчувствия его не обманули!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВЫЙ
Прутик резко остановился и внимательно посмотрел на золотое небо. Он увидел, как что-то пролетело там, наверху. Или опять это всего лишь видение, очередная злая шутка света?
— Отец! — крикнул Прутик. — Это ты?
— Ты… ты… ты… — откликнулся лес.
Прутик вздрогнул. Там никого не было — там никогда никого не было. Насмешливые рожи, которые он видел краешком глаза, издевались и глумились над ним, но исчезали каждый раз, когда он поворачивался к ним. Ничего не оставалось, кроме призрачной туманной дымки. Он был один. Один-одинешенек.
И все же у него снова и снова возникало чувство, что за ним наблюдают. Это чувство безжалостно терзало его.
«Вот здесь, — нашептывал кто-то или что-то. — Здесь! Здесь!» Или это был звук пролетевшего ветерка, теплого и маслянистого, окутывающего древние деревья?
Голова у Прутика шла кругом, он был сбит с толку и не мог понять, верить ли тому, что видит и слышит. Деревья покачивались, их ветки протягивались к нему, их деревянные пальцы цеплялись за его одежду, тянули за волосы.
— Оставьте меня одного! — прокричал Прутик.
— Одного… одного… — ответило эхо.
— Я не останусь здесь навсегда!
— Навсегда…
Прутик надел железную перчатку бурого рыцаря себе на руку и вытащил из ножен меч отца — это не позволит ему забыть, кто он такой: Прутик, сын Облачного Волка. Но меч тотчас пробудил печальные воспоминания, при которых Прутик снова ощутил чувство вины и стыда.
Облачный Волк наверняка решил, что Хитрован силой увлек Прутика на борт «Громобоя». Но все было совсем иначе. Он пошел добровольно. Более того, именно он и открыл предателю, что Облачный Волк — его отец. Поступив таким образом, он сделал отца уязвимым. Это было все равно что ударить его ножом в спину.
— Я не хотел, — бормотал Прутик. — На самом
Мерцающие глаза и сверкающие зубы возникали в полусвете и кружились на краю его сознания. Прутик поднял руку в перчатке и ударил себя по голове. Лучше не рассуждать об отсутствии здравого смысла в Сумеречном Лесу.
Когда он опустил руку, то заметил, что слой мельчайшей пыли скользит по полированной поверхности перчатки подобно жидкости. Только благодаря ей, этой перчатке, Прутик мог быть уверен, что встреча с бурым рыцарем оказалась не просто плодом его фантазии.
— Ты ищешь грозофракс, — сказал Прутик. — Ты ищешь экипаж «Громобоя» и ищешь выход отсюда.
Он продолжал идти, пошатываясь и спотыкаясь. Все дальше и дальше. Казалось, что время остановилось. Он не испытывал голода. Его не мучила жажда. Он совсем не устал. И все-таки, пока он шел сквозь мерцающие чащи леса, охваченный колдовским оцепенением, его беспокойство росло.
Ветер усилился, теребя листья на деревьях и смахивая с них сверкающий покров из мельчайших кристаллов, дождем сыпавшихся вниз, на блестящую землю. Прутик замер, зачарованный этим зрелищем. И когда сверкающий дождь прошел, он услышал звук, высокий и нежный, как переливы чудесной музыки.
Когда звук стал громче, Прутик остановился и наклонил голову набок. Что бы это могло быть? Кажется, это доносится слева.
— Я Прутик, — напомнил он себе, сжимая меч рукой в перчатке. — Я должен покинуть это место. Я не стану таким, как бурый рыцарь.
— … как бурый рыцарь… — эхом ответил лес.
Пробираясь сквозь чащу и подлесок, Прутик пошел в направлении, откуда доносилась неземная музыка, и изо всех сил старался не обращать внимания на вопли, раздававшиеся где-то вдалеке. Прямо впереди него среди мрака блеснул яркий серебристый свет. Прутик бросился туда со всех ног. Он мечом торопливо прорубал себе путь через подлесок, а перчаткой отводил в сторону колючие ветви. Он подбирался все ближе. Сладкий, похожий на запах миндаля аромат донесся до него. Свет стал ярче, а музыка еще громче.
И он увидел…
Одним концом погрузившись в землю, а другим зигзагообразно уходя в небо, высился величественный кристалл. Это был тот самый сноп молний, теперь затвердевший, рождение которого из чрева Великой Бури он видел.
Прутик обомлел. «Грозофракс!»
Вблизи сноп молний был еще более удивительным, чем в воображении Прутика. Без единого пятнышка, совершенный и гладкий, как стекло, он пульсировал чистым белым светом. Мальчик понял, что музыка доносилась сверху — с его зазубренной вершины.
«Он трещит, — с тревогой подумал Прутик. — И разламывается!»
В этот миг раздался громкий звон, похожий на гул колокола, и огромный кусок кристалла отломился и вместе с дождем маленьких сверкающих частичек полетел вниз прямо на Прутика. Он отпрыгнул назад, упав на землю, и в страхе наблюдал, как с громким ударом и подняв облако бурой пыли осколок приземлился как раз туда, где он только что стоял.
Звон раздался снова, и еще два больших куска рухнули рядом с первым. Они тоже врезались в землю, и все три сразу же исчезли в ней.