Гротенберг. Песнь старого города
Шрифт:
Жрица медленно стянула этот кусок металла с головы и, покрутив в его в руках, недоумённо вздыхая, отбросила куда-то в угол, закрыла лицо ладонями и шмыгнула носом, сдерживая слезы:
— Что же я наделала? Сэм, прости. Прости, я правда не хотела. — Она оглядывалась то и дело на окно, словно боялась, что существо, что было ещё недавно Сегелем, услышит её.
— По-моему, — сипло выдал Асари, — это ты как раз ему сердце проткнула, вполне осознанно.
— Да нет же! — Возмущённо вскрикнула девушка, и тут же пожалела об этом — несколько копий мгновенно угодили в окно, прошивая
Он едва успел отползти, не без помощи Тени, что подхватила его подмышки, оттаскивая из последних сил. Чёрный клинок лишь увидел, как истлевает его допельгангер, но ничего не мог поделать. Слишком мало сил у него осталось, чтобы тратить на поддержку. Асари был бледен, как мел, холодный пот скатился по виску в осознании близости смерти.
— Я-... я хотела сказать, — она бегло вытерла набежавшие слезы, — что я вообще ничего этого не хотела. Я вообще много о чем позабыла. Я же так... так обрадовалась, когда мне сестры сказали, что он жив. Я так хотела увидеться, помочь, а п-п-потом меня... меня накрыло тёмной волной. И ещё этот голос в голове, который требовал: убей!
Асари был бы «рад» послушать её откровения, но не в таком положении, и не сейчас, и он прикрыл глаза. Рассвет уже окрашивал крыши зданий напротив в яркий, золотой свет. Это было прекрасно, подумал юноша, чувствуя, как его сознание молит, чтобы отключиться.
Однако сонный морок спал, едва он услышал полный боли и отчаяния крик. Он раздавался с улицы. Душераздирающий, многоголосый, смешанный со скрежетом металла. Тяжёлые цепи рухнули вниз, а с ними и этот странный «кокон». Упал, и разбился, словно был из стекла. Асари нашёл в себе силы подняться, и подойти осторожно к окну. Нога неприятно ныла — кажется, растянул сухожилия и не почувствовал, и он искренне надеялся, что это единственная рана, которую он не почувствовал. Адреналин спал.
Жрица не удостоила его взглядом, уже тихо рыдая в ладони. Её тело трясло.
К улице уже приближались солдаты. Стражи это, или служители храма — Асари было ровным счётом наплевать, но он осторожно перелез через окошко, и кое-как подбежал к расколовшемуся кокону, разгребая металлические обломки, чтобы увидеть то, что он и ожидал. Сегель полусидел в «сердце» конструкции. Совершенно в беспамятстве, с ужасными ожогами от металла. Рану в груди тоже, кажется, что прижгли. Одежда была лишь жалким подобием обносков, едва не рассыпаясь на куски, пока Асари его вытаскивал, шипя от боли, и ругаясь под нос. Вытащил, бросая на дороге, и сам рухнул рядом, потому, как ноги подкосились, а руки трясло от напряжения.
И что теперь делать с ним, с самим собой? Асари чувствовал себя потерянно. Он, сидя посреди обломков, с бездыханным товарищем — а товарищем ли теперь? — видел другую картину. Картину прошлого. Мальчишка, сидящий в крови собственных родных. Мечущийся, не понимающий что произошло, от одного тела к другому, пытаясь растолкать, чтобы те проснулись. Ведь такого же не может быть! Они были такие тёплые…
Сердце в груди сжалось от воспоминания, и он словно в трансе осмотрелся, пытаясь найти памятные клинки, и кинулся к ним, сбиваясь с шага, рухнул, и с досадой обнаружил, что лезвия испорчены. Придётся
— Сюда! — Крикнул один из них, видимо, подметив жрицу. Асари выдохнул, взгромоздив Сегеля за спиной. Со своей металлической рукой он был убийственно тяжёл. Придётся протащиться через полгорода до Нерла. Хоть бы тот помог. Хоть бы он, черт возьми, вообще знал, что теперь делать!
Асари явно затрясло, но теперь уже не от напряжения, а от страха. Страх неизвестности прокатился холодной волной по всему телу. Что ему делать теперь?
8
Утро. День третий
После ночи у Асари скопилось множество вопросов. Он тащил всю дорогу к университету Сегеля на спине, колеблясь между убийством потенциально опасного спутника, и помощью. Пожалуй, он давно не был с кем-то в команде, пожалуй, он впервые почувствовал, что не справится. Он устал, и более того, боялся. Бой с обращенным Сегелем вымотал его, а резервы все еще оставались на мели. Что противопоставить тому, кто одной волной сметает твои силы? Тому, кто может обернуть твоё оружие против самого тебя?
Плечо ныло всё больше с каждым шагом, но хоть кровотечения не наблюдалось.
Утренний Гротенберг далеко не спешил просыпаться, к его счастью. Туман вязко наполнял узкие улочки, укрывая его от ненужных глаз. Может, боги решили посмеяться над ним, или поиграть, и сейчас из тумана вынырнут стражники, или жрецы, и он им ничего не сможет сделать. Ни с такими ранами, не с такой истощённостью. Не чувствовал он себя на земле в безопасности. Смотрел на карнизы и крыши с тоской. Там, на высоте, твой враг лишь ты сам, и тебя никто не достанет, хотя бы потому, что люди летать не умеют, лишь он уникален.
Однако никого не было. Он был абсолютно один. Возможно, удачно попал под смены патрулей.
Давно он не ощущал себя «просто человеком». Это пугало. Возможно, он и впрямь слишком зависит от теней и магии, от того, что позволяло ему достигать своего в мановение руки. Этого просто было недостаточно, чтобы вырвать окончательную победу. Ему нужен был этот мужчина, его силы, опыт, удачливость.
Однако он теперь — ненадёжный союзник. Может, и впрямь стоило бы перерезать ему глотку, пока он не подает признаков жизни. Все зараженные обращаются после заката, а на дневном свете это просто человек. Станет ли он обращаться теперь каждую ночь, как другие? Вопросы, вопросы! И узнает он ответы на них в любом случае, только, быть может, уже к вечеру.
Более того, его пугала сама мысль, что Сегель, наделенный чёрный магией, должен был быть здоровым. Так почему он тоже теперь… нет, самая ужасная мысль была в том, что Асари боялся того, что и он может быть заражен. Все эти годы он тешил себя мыслью, что их бережет Вакант от проклятия. Более того, он не раз получал тяжёлые травмы, но ни одна из них не была летальной.
— Как думаешь, — очередной раз, поправив на плече Сегеля, зашипел от боли, и уставился в тень, отбрасываемую на стену, — что мне делать?