Гроза над Цхинвалом
Шрифт:
Сергей с Женькой шли по городу, заглядывали в знакомые дворы и не узнавали их, останавливались, начинали что-то снимать. Отснятое собиралось в причудливую мозаику. Она была пострашнее, чем фильм ужасов.
В одном из дворов хозяева оставили теленка, привязанного к дереву. Сам он оборвать веревку не мог, да и не собирался этого делать, вот и застала его здесь бомбежка. От теленка осталась только передняя половина, она лежала возле дерева, как будто тушу хотели подвесить, да так и бросили. Огромная лужа крови уже впиталась в землю, высохла, оставив после себя сухой бурый след. Задней половины теленка просто не было, зато рядом виднелась воронка, которую проделал снаряд
В другом дворе на столе лежало то, что некогда было арбузом. В фильмах, когда в арбуз попадает пуля, он разлетается в разные стороны, как взорвавшаяся бомба, а в этом сквозные пробоины зияли в нескольких местах, через них и вытекла сладкая жижа, оставив пустую полосатую оболочку. Скорость осколков, которые врезались в арбуз, была слишком большой, они пробивали его навылет.
Выскребая внутренности тыквы, люди делают из нее страшные маски для Хэллоуина – вырезают треугольные глаза и зубастый рот. Оболочка этого арбуза тоже напоминала маску. Ее изготовила война, но сохранить сделанное не смогла. Арбуз уже деформировался, начал расплываться.
– Положим, картинка для твоего фильма будет… – начал оператор, но Сергей его прервал.
– Да с чего ты взял, что я фильм буду делать.
– Будешь, будешь. Просто обязан. Что я зря, что ли все снимал?
– Ты и в подвале снимал, как мы пили?
– Нет, это не снимал, – сокрушенно вздохнул Женька. – Зря, наверное.
Они вышли на какую-то улицу, прошли по ней несколько десятков метров и наткнулись на заехавший в кювет колесный бронетранспортер, выкрашенный в черную матовую краску. Издали казалось, что на ощупь у него должна быть такая же поверхность, что и на антиперегарных сковородках. Машина почти не закоптилась, только левое переднее колесо вывернуло взрывом. Бронетранспортер походил на человека, сломавшего ногу.
– Ты с людьми поговорить не хочешь? Синхроны будут нужны. Без них никак, – сказал оператор.
– Эт точно, – согласился Сергей.
Но не хотелось ему лезть в душу к людям, которые только что пережили смерть близких или потеряли их, не знают – живы они или нет, уехали во Владикавказ, куда в первый же день боев потянулись колонны беженцев, или лежат на улицах города, как и сотни других пока неопознанных. Он знал, что эти кадры будут очень эффектными, но еще не был готов снимать их.
Люди ходили по улице, заглядывали в лица лежащих там и тут мертвецов, боясь узнать в них кого-то из родственников.
Отчаянный крик рвал барабанные перепонки. Журналисты увидели женщину, склонившуюся над мертвым телом, она тянула к нему руки и что-то кричала.
– Что случилось? – спросил Сергей.
– Она сына своего нашла, – пояснил прохожий.
Попадались распростертые тела грузинских военных, люди обходили их стороной, будто незваные пришельцы умерли не от пули, а от болезни пострашнее чумы, и если к ним прикоснуться, то зараза перекинется на тебя.
– Странно, что грузины своих убитых оставили, не унесли с собой, – негромко произнес Беляш. Помолчал и добавил: – Бросили, как испортившиеся механизмы, уже отслужившие свой строк…
Над трупами роились мухи. Сергей, заметив возле одного из убитых носилки с надписью «US», подумал, что и на плече мертвеца можно тоже отыскать такую же надпись – так в древности ставили на рабах клеймо, обозначавшее, кому он принадлежит. Мертвые рабы никому не нужны.
Женька приметил, что основная масса людей идет в одну сторону. Они влились в этот поток, он вынес их на центральную площадь, где располагалось здание Парламента. Оно смотрело на собравшихся пустыми глазницами окон. Некоторые из них деформировались, стали не квадратными, а округлыми, а то и вовсе какой-то непонятной формы, почернели по краям. Возле здания реяло трехцветное югоосетинское знамя. Вряд ли оно пережило грузинское нашествие. Наверное, его кто-то успел снять, сохранил, а теперь вновь водрузил на место.
От рекламного щита с плакатом, символизирующим дружбу Южной Осетии с Россией, почти ничего не осталось. Снаряд пробил его точно по центру, как будто в плакат специально целились.
Площадь заполнялась. Жители Цхинвала стремились сюда, повинуясь какому-то особому чувству, – так в древности, люди собирались в центре поселения, чтобы всем миром решить возникшие проблемы, определить, как жить дальше. Кто-то едва ковылял, опираясь на костыль, кого-то несли, подхватив под руки… Сергей жадно всматривался в лица этих людей – измученные, помеченные печатью скорби, и видел, что в глазах собравшихся теплится огонек надежды, веры в то, что больше подобных испытаний им выносить не придется.
Он подумал, что и на их с Женькой лицах лежит такая же усталость, потом посмотрел на свою рваную одежду, на грязную джинсуху оператора. Появись в таком виде в Москве, первый же наряд милиции попросит для проверки документы. В отделение не заберут, потому что с их документами милиционеры в любом городе должны довезти до дома или гостиницы. Но подивятся стражи порядка немало. Здесь же никто не обращал внимание на оборванцев с телекамерой. Время для праздничных одежд еще не приспело.
На одном из уцелевших столбов был вывешен список погибших и пропавших без вести. Список был длинный, столба, уже обклеенного со всех сторон метра на два над землей, для него не хватило. Человек, клеивший страшные листки бумаги, подумав, подошел к росшему рядом дереву и начал крепить их к его коре. Толпа становилась все плотнее, люди жадно читали написанные на листочках фамилии, пробегали список взглядом сверху вниз, потом вновь – уже снизу вверх, чтобы проверить – не ошиблись ли, не пропустили нужного человека?
– В отличие от абитуриентов, найти здесь знакомую фамилию никто не стремится, – грустно сказал Беляш и скрипнул зубами.
На площади никого не нужно было расспрашивать, люди сами делились пережитым.
– Они стали кричать в громкоговоритель, чтобы все из подвалов выходили. Не тронут, дескать, – рассказывала старушка. – Я стала подниматься. Ступеньки в подвале крутые очень. Не смогла быстро выйти. А потом выстрелы услышала, – старушка заплакала. – Грузины всех жителей, которые им поверили, расстреляли…
– Вы тоже в Цхинвале были? – услышал Сергей.
Он повернулся на этот голос, перед ним стояли две женщины лет тридцати, смотревшие на микрофон в его руке.
– Да. Все время, – сказал Комов. – Вы хотите что-то рассказать? Я вас слушаю, – он поднес микрофон к ним поближе.
– Старушка с девочкой маленькой улицу перебегали, на обочине остановились, потому что грузинский бронетранспортер из-за угла вылетел. Так вот он прямо на них свернул и сбил, проехался по ним. Мы это видели. Прямо по старушке и ребенку. Не остановился, дальше поехал. Разве так люди могут делать?! Разве это люди?