Гроза над Дремучим Миром
Шрифт:
— Нужно настроиться на прием, попытаться поймать нужную волну, — объяснял Хамсин. — Это не просто даже тем, кто делает это постоянно. И особенно не легко, когда тот, с кем ты хочешь установить контакт, сам не желает этого. В нашем случае, все еще сложнее, потому что совершенно не ясно с кем мы вообще имеем дело.
— Ты и раньше не знал, что представляет собой лабиринт? — спросила Бет.
— Когда раньше?
— Я слышала, что когда-то у тебя совсем не было с ним проблем. Ты ведь сумел здесь целый поселок организовать.
— Ну, во-первых,
Иногда Беатриче с трудом справлялась с желанием вывести Хамсина на чистую воду. Она замечала, что он стал больше доверять ей, но сама только еще больше злилась на него и на себя за одно. Она понимала, что здесь для него является единственной собеседницей, и испытывала приступы ненависти к ожесточенному наместнику, заточившему ее в проклятый лабиринт. Но время от времени, не надолго, лишь на мгновенье, ей вдруг становилось его жаль, потому что женским чутьем она улавливала его глубокое, печальное одиночество. Но и это случайное чувство перекрывалось антипатией к нему. Он, презиравший людей и превращавший их в своих рабов, порой начинал ей казаться воплощением мирового зла.
— Тебя не волнует, что люди тебя ненавидят? — спросила она однажды невпопад, потому что речь шла совсем о другом.
Хамсин осекся и замолчал, сбившись с мысли. Потом сказал:
— Мне все равно.
Беатриче почувствовала, как в ней просыпается азарт разведчика, стремящегося выведать что-то секретное.
— Тебе никогда не хотелось, чтоб тебя кто-то любил или уважал?
— Мне больше нравится, когда меня бояться, — надменно изрек наместник, обретая свое прежнее лицо.
— Думаешь, Саб-Бияр тебя боялся или боится сейчас?
— Он, может быть, и нет. И я его за это уважаю. Но остальные рабы меня бояться.
— А твоя армия? Разве воины не должны уважать своего командующего?
— Почему ты спрашиваешь меня об этом? Какое тебе дело? — начал злиться Хамсин.
— Ты прав, никакого. Просто странно. Ты наполовину человек, но ничего человеческого в тебе нет.
Титан усмехнулся.
— Ты думала, что оскорбишь меня этим? А я принимаю это, как комплимент.
— Да. Мне известно твое отношение к людям. Какой же ты злой! Даже Саргон не идет с тобой в сравнение.
Хамсин был очень удивлен этим внезапным сопоставлением. Так удивлен, что вдруг снял свой шлем, будто он сейчас вдруг стал мешать ему видеть или слышать. Он повернул голову в сторону Бет и уставился сквозь нее.
— Причем здесь Хозяин? — спросил он.
Беатриче и сама не понимала, почему вдруг вспомнила о Лютом Князе. Наверное, по старой человеческой привычке она пыталась олицетворение вселенского
На его губах снова возникла ухмылка. А за этим последовал монолог, от которого Беатриче покрылась испариной.
— Никакого вселенского или космического зла не существует. Не существует зла извне. Эту байку придумали сами люди. А знаешь зачем? Чтоб прикрыть собственные преступления. Попробуй объединить вместе все омерзительные злодеяния и изуверские изобретения, что сотворили люди за все время существования Тварного мира. Орудия пыток и казни, нескончаемые войны, атомную бомбу, наконец. Тогда ты увидишь, кто на самом деле воплощает собой мировое зло. Ибо не я и не мой Хозяин придумали все это. Все зло, что есть на свете заключено в самом человеке.
Он замолчал. Бет была обескуражена и почти убеждена, но не хотела сдаваться.
— А как же дети? — спросила она в надежде хоть кого-то оправдать из представителей своего племени.
— Первые десять-пятнадцать лет человеческой жизни ничего не значат. В масштабе вечности это мгновенье столь краткое, что общей картины изменить не в состоянии.
— Я просто чудовищем себя почувствовала после твоих слов, — сказала, наконец, Бет. — А между тем, я не убила ни одного человека, не изобрела бомбу, никому не причиняла никакого вреда. И я все равно монстр?
— Если как следует покопаешься в своей памяти, то точно отыщется что-то, — заверил ее Хамсин.
И тут Бет вспомнила, как три года назад всерьез раздумывала о том, чтоб принести в жертву младенца. Она тогда даже знала, какого именно. Вот оно где пряталось, ее собственное зло. Бет закусила губу, поняв, что больше оправдывать человечество не стоило. Ей необходимо было срочно переводить разговор на другую тему, иначе она рисковала вызвать на себя неприязнь наместника. Ей этого больше не хотелось.
— Я думаю, нам следует проконсультироваться по поводу телепатии у Бахрама. Он, кажется, что-то понимает в этом, — произнесла она виновато и решилась взглянуть на своего сурового собеседника.
— С чего ты взяла?
— Он всегда знает, когда в лабиринте появляется новенький, — сказала Бет, но, увидев, что Хамсин непонимающе нахмурил брови, пояснила:-Ну, когда ты кого-то еще сюда присылаешь.
— Ты уверена?
— Ну, как же! Именно он прислал за мной Саб-Бияра. И тот по пути сказал мне, что его ведет дервиш.
— Но, старик сказал, что лабиринт сам направляет за тем, кого хочет спасти.
— А! — вдруг догадалась Бет. — Лабиринт разговаривает с Бахрамом! И об этом никто не знает.
— Я-то давно знаю, что ваш драгоценный дервиш не так уж и прост. У меня даже есть некоторые предположения по поводу его.
— Поделишься? — тоном заговорщицы спросила Бет. Ее так ошеломила догадка, что она вдруг почувствовала к Хамсину ту товарищескую доброжелательность, которую испытывают друг к другу люди, объединенные общей тайной.