Гроzа
Шрифт:
– А что с папиными деньгами? – осторожно спросил Кудряш.
– А ничего. Все имущество описано, бизнес убыточен, да еще огромные долги остались.
– Сколько? – подался вперед Кудряш.
– Два «ярда», – беспечно сказал Борис.
– Сколько-сколько?!
– Да рублей, успокойся.
– Ничего себе! Сумасшедшие деньги!
– С меня пока не требуют. Как говорится, сын за отца не отвечает, но у меня нет ни денег, ни имущества. В бизнесе я ничего не смыслю, меня с детства баловали и ото всего оберегали. Да, я знаю иностранные языки, у меня прекрасное образование, я много поездил,
– Смотря кто будет у власти. Можно и не жить здесь, просто контролировать финансовые потоки. Иметь свой карманный банк, пилить бюджет и выписывать себе вина и сыры из Италии, устриц из Швейцарии, хамон из Испании, а омаров с Ямайки.
– Ого! Да ты знаток!
– Я тебе сказал: у меня тоже развито чувство прекрасного.
– И что ты предлагаешь? Ты ведь не просто так меня обхаживаешь. Думаешь, я не замечаю? Такие, как ты, долго и тщательно выбирают себе друзей. А со мной ты сошелся за какую-то неделю, и вот мы уже вместе едим раков в приватном местечке для избранных. Чего тебе от меня надо, скажи прямо.
– Ничего, кроме того, что ты и сам хочешь.
– Не говори загадками, – поморщился Борис.
– Катерина.
– Что?!
– Мне надо вбить клин промеж Кабановых.
– Она тебе отказала, и ты разозлился, да? – внимательно посмотрел на него Борис.
– Мало ли на свете баб, – ухмыльнулся Кудряш.
– Нет, ты разозлился. Тебя это задело. Ну, соблазню я ее, дальше что? – Борис лениво сдул с кружки пивную пену и сделал глоток. – А неплохо… Тебе будет легче, если я расскажу тебе, какова Катерина в постели? Страстная она или фригидная. Кричит во время оргазма или плачет. Какие у нее родинки на теле и говорит ли она во сне?
Кудряш вздрогнул и махнул рукой.
– Еще пива, – хрипло сказал он подскочившему официанту. – Что мне надо – я сам спрошу, – сказал он, в упор посмотрев на Бориса. – Пока мне нужен только ключ от их калитки, понятно?
– А! Ты с Варей хочешь тайком встречаться!
– Хотя бы. Ты меня в качестве лучшего друга очень даже устраиваешь. Если город будет мой – я с тобой поделюсь. Все подряды Кабанихи тебе отдам.
– Что я в этом понимаю? – усмехнулся Борис.
– Научишься, – уверенно сказал Кудряш. – Ты ведь сын бизнесмена. Просто молодой еще. Что, по рукам?
– Ладно, я попробую усилить свой натиск. Но случай сложный, сразу предупреждаю. Замужняя женщина, которую днями и ночами сторожит суровая свекровь. Высокий забор, практически непреодолимый, – намекнул Борис. – Единственное слабое звено – муж. Муж да, тюфяк. Она не может его любить. Но кого-то же она любить должна? Просто потому, что она женщина, а все женщины любят помечтать. Я не понимаю, почему ее мечты не о тебе. По меркам калиновских дам ты – идеал. Что-то тут не то. Ты мне точно все сказал, Иван?
– Все, – Кудряш старался быть спокойным. Мальчишка зарывается. Но без него – никак.
– Тогда надо дождаться удобного случая. Я не хочу, чтобы наш с ней первый разговор был случайным.
– Время терпит, – спокойно сказал Кудряш и потянулся к ракам.
Если бы Борис родился в Калинове,
Глава 5
Степан Прокофьевич Дикой не любил свой дом. Хотя дом был по калиновским меркам хорош. Ох, как хорош! И снаружи дворец, и внутри – царские палаты, не меньше. Потолки натяжные, французские, обои немецкие, мебель выписана из Италии, стекло – из Венеции, знаменитое, муранское. Из такого же стекла сверкающая люстра свисала с французского потолка в огромной гостиной.
Единственное, в чем здесь поучаствовал Калинов, – это кирпич. И блоки, которые пошли на фундамент, тоже были сделаны на калиновском заводе. Но поскольку кирпича на дом пошло много, и не меньше на забор, окружающий по всему периметру огромный участок, то, приходя домой Дикой невольно морщился. Куда ни глянь, повсюду был Калинов, никак не Италия и не Швейцария. Больше всего Степана Прокофьевича злило, что дом Ваньки Кудряша, который Дикой называл дешевкой, добавляя любимый эпитет «сраный», Калиновом совсем не вонял. Хотя сам Кудряш был плебей, выскочка.
Но в его доме бывать почему-то было приятно. А в свою калитку Степан Прокофьевич заходил всегда в скверном настроении. Вот и сегодня Дикой вошел в дом и буркнул:
– Сонька, на стол чего-нибудь собери. Ужинать буду.
– Водки нет, – сказала на это жена.
– Как это нет? – удивился Дикой. – Водка в Калинове закончиться не может в принципе. Утром в холодильнике початая бутылка стояла, куда ж она подевалась?
– Я ее вылила, – отрезала жена.
– Так… – Дикой нахмурился. – Это мне таким позорным образом отказывают в праве на отдых после труда?
– Да уж! Уработался! Вон – пива уже насосался!
– Ты как со мной разговариваешь?! – взвился Степан Прокофьевич. – Я мэр!
– Мэр! Х…р! Был бы ты мэром без моего дяди – губернатора! А будешь на меня орать – я тете позвоню. Водки нет.
– Да звони ты хоть президенту!
– Чего орете? – на кухню забежала старшая, Верка. – Мам, я есть хочу.
– А ты уроки сделала? – сунулся было Дикой.
– Мам, он че, опять пива насосался? Лето на дворе! Каникулы!
– Ма-алчать!
Верка, не обращая на отца внимания, уже отрезала кусок батона и щедро намазывала его поверх сливочного масла икрой.
– Ты глянь, жена, как дочура икру-то уписывает, – ринулся Дикой качать права. – А кто на эту икру зарабатывает?
– Пельмени будешь? – миролюбиво спросила Софья.
– Какие пельмени без водки?
– И какое без водки пиво? Нет, Степан, я забочусь о твоем же здоровье.
– Так ведь жарко!
– Есть лимонад, квас. Вода в кране.
Верка хмыкнула и впилась зубами в бутерброд. Все женщины в доме Дикого, кроме бабки Анфисы, были как на подбор: румяные, пышные, грудастые, их телеса пищали под руками, словно подошедшее дрожжевое тесто, которое мнут перед тем, как начать лепить пироги. Дикой любил щипать своих девок за бока и прочие особо выдающиеся места. Хороши были девки, хотя в какой-нибудь Москве их назвали бы толстыми.