Гроздья гнева
Шрифт:
— Да.
— Меня зовут Роули. Я управляющий лагерем. Зашел посмотреть, как тут у вас, все ли в порядке. Может быть, вам что-нибудь нужно?
Мать недоверчиво разглядывала его.
— Нет, ничего не нужно, — ответила она.
Роули сказал:
— Я спал, когда вы приехали. Хорошо, у нас нашлось свободное место. — Говорил он приветливо.
Мать сказала просто, чистосердечно:
— Мне здесь все нравится. Особенно прачечная.
— Подождите! Скоро женщины соберутся на стирку. Вот будет весело!
Лицо матери мало-помалу подобрело.
— Да, это, наверно, хорошо было. А вы хозяин?
— Нет, — ответил он. — Здешний народ любого хозяина не у дел оставит. Поддерживают чистоту в лагере, следят за порядком — сами со всем справляются. Я таких людей в жизни не видывал. В помещении, где у нас бывают собрания, шьют одежду, мастерят игрушки. В жизни не видывал таких людей.
Мать посмотрела на свое грязное платье.
— А мы еще не успели прибраться, — сказала она. — В дороге трудно поддерживать чистоту.
— Точно я сам этого не знаю, — сказал Джим Роули. Он потянул носом. — Чем это у вас так вкусно пахнет — кофе варите?
Мать улыбнулась.
— Правда, вкусно? На воздухе всегда все вкуснее. — И она сказала с гордостью: — Мы сочтем за большую честь, если вы позавтракаете с нами.
Он подошел к костру, присел на корточки, и это окончательно обезоружило мать.
— Мы гордимся таким гостем, — сказала она. — Завтрак у нас не бог весть какой, а все-таки добро пожаловать.
Джим Роули широко улыбнулся ей.
— Я уже завтракал. А вот от кофе не откажусь. Уж очень вкусно пахнет.
— Пожалуйста, пожалуйста.
— Вы только не торопитесь.
Мать налила в оловянную кружку кофе из консервной банки. Она сказала:
— Сахара мы еще не купили. Может, сегодня достанем. Если вы любите с сахаром, тогда будет невкусно.
— А я не пью с сахаром, — сказал Роули. — Он только вкус отбивает у хорошего кофе.
— Нет, немножко все-таки не мешает, — сказала мать. Она вдруг пристально посмотрела на него, стараясь понять, почему он сумел завоевать ее так легко и так быстро. Она искала разгадки в его лице и не находила в нем ничего, кроме приветливости. Потом она посмотрела на его белый пиджак, посекшийся по швам, и окончательно успокоилась.
Он потягивал кофе из кружки.
— Женщины, наверно, зайдут к вам с утра.
— Мы еще не успели прибраться, — сказала мать. — Им бы лучше повременить, когда мы немного устроимся.
— Ну, их этим не удивишь, — сказал управляющий. — Они сами так приехали. Нет, комиссии у нас хорошие, потому что они все понимают. — Он допил кофе и встал. — Ну, надо идти. Если вам что-нибудь понадобится, заходите в контору. Меня всегда можно там застать. Замечательный кофе, благодарю вас. — Он поставил
Мать опустила голову и с трудом сдержала слезы.
Отец подошел к палатке, ведя за собой детей. Глаза у них были все еще мокрые после перенесенных страданий. Они шли притихшие и чистенькие. Нос Уинфилда уже не лупился от загара.
— Вот, — сказал отец. — Грязь соскреб и заодно еще два слоя кожи. Чуть не отшлепал, не желают смирно стоять — и только.
Мать оглядела их.
— Вон какие стали хорошенькие, — сказала она. — Ешьте лепешки с подливкой. Надо убрать поскорее и здесь и в палатке.
Отец поставил тарелки для детей и для себя.
— Куда же все-таки Том устроился?
— Не знаю.
— Если он нашел работу, значит, мы тоже найдем.
Эл, оживленный, подошел к костру.
— Вот это лагерь! — Он взял лепешку и налил себе кофе. — Знаете, чем тут один малый занимается? Мастерит прицеп. Вон там, за теми палатками. В прицепе у него и кровать и печка будет — все как полагается. Вот это я понимаю — жизнь! Остановился, где хочешь, и живи себе поживай.
Мать сказала:
— А в настоящем домике все-таки лучше. Как только у нас все наладится, надо сразу же подыскать себе домик.
Отец сказал:
— Эл, кончишь завтракать, поедем искать работу — ты, я и дядя Джон.
— Ладно, — сказал Эл. — Я бы хотел устроиться где-нибудь в гараже. Мне больше ничего не надо. И еще подыскать бы себе старый «фордик». Выкрашу его желтой краской и буду везде разъезжать. Видел тут хорошенькую девочку. Перемигнулся с ней. Хорошенькая, просто картинка!
Отец строго сказал:
— Ты сначала устройся на работу, а потом уж повесничай.
Дядя Джон вышел из уборной и медленно зашагал к палатке. Мать взглянула на него и нахмурилась.
— Ты не помылся… — начала она и вдруг увидела, что он совсем больной, слабый, грустный. — Пойди в палатку, полежи там, — сказала она. — Ты нездоров.
Дядя Джон покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Я согрешил, а это наказание за мои грехи. — Он присел на корточки и налил себе кружку кофе.
Мать сняла со сковороды последние лепешки. Она сказала небрежным тоном:
— Заходил управляющий лагерем, посидел немного, выпил кофе.
Отец медленно поднял на нее глаза:
— А что ему здесь понадобилось?
— Просто так, пришел поговорить, — жеманно сказала мать. — Посидел немножко, выпил кофе. Говорит, как вкусно пахнет, такой кофе не часто приходится пить.
— А что ему нужно было? — допытывался отец.
— Ничего не нужно. Пришел узнать, как мы устроились.
— Что-то не верится, — сказал отец. — Должно быть, явился все вынюхать, выведать.