Грозные годы
Шрифт:
Недалеко от него лежал тяжело раненный Драганче Павлович. Снег под ним окрасился в алый. цвет. Комиссар выпустил длинную очередь из автомата, еще раз нажал на спуск, но затвор сухо щелкнул — кончились патроны. Комиссар вытащил пистолет, последний раз окинул взглядом поле боя и, приставив дуло к груди, выстрелил...
Боем руководил Милан Илич. И вдруг его команда прервалась на полуслове — пуля попала ему в голову.
Шестьдесят три партизана пали в этот день в Пьеноваце, и среди них — два выдающихся человека, чьи имена были овеяны славой.
На другой день штаб бригады произвел реорганизацию батальона. Остатки первой и второй роты объединили в одну — первую шумадийскую. Командиром роты был назначен Никола Любичич, а комиссаром Павел Швабич.
Когда Верховный главнокомандующий узнал о том, что произошло в Белых Водах и Пьеноваце, он был потрясен до глубины души гибелью стольких партизан.
— Борьба не бывает без жертв, — сказал он, — но она требует и большой осмотрительности. Подобные трагедии не должны повториться.
14
Раскаяние легкомысленных
Внимательно следя за ходом операции против партизанской бригады, генерал Бадер в то же время изо всех сил старался оговорить своего предшественника Франца Бёме, который, по его словам, как угорь увильнул от югославского кошмара. Безуспешные попытки Бадера расправиться с Первой пролетарской бригадой отрицательно повлияли на его военную карьеру, обещавшую быть блистательной...
Невыспавшийся и злой, генерал Пауль Бадер прилетел на «юнкерсе» в Сараево. В Белграде, когда самолет поднялся в воздух, падал мокрый снег. Здесь же, в Сараеве, на чистом небе светило яркое солнце. На аэродроме Бадера встретил генерал Гарольд Турнер, который прибыл сюда днем раньше, чтобы заранее подготовить для Бадера самую свежую информацию о ходе операции против Первой пролетарской бригады. Уже на аэродроме Турнер сообщил Бадеру, что партизанская бригада под ударами немецких частей в беспорядке отступает по направлению к Сараевскому Полю, где она и будет окончательно уничтожена. Между прочим он сообщил, что схваченный ими ранее партизан Алоиз Кочмур завербован и после основательной специальной подготовки направлен с разведывательным заданием в партизанскую бригаду, где с помощью установленного пароля свяжется с работающим в ней агентом и передаст ему приказ под любым предлогом выбраться из бригады и срочно прибыть в Сараево, чтобы сделать подробный доклад о бригаде, Верховном штабе, его намерениях и вообще обо всем, что заинтересует немецкое командование.
За обедом в отеле «Европа» Гарольд Турнер подробно рассказал Бадеру о ходе боевых действий против бригады за последние дни, упомянул он и о листовках, которые сбрасываются с самолетов над территорией, занятой партизанами. Внимательно выслушав его, Бадер вернулся к вопросу об Алоизе Кочмуре.
— Меня интересует, — сказал он, — может ли гестапо гарантировать, что этот бывший партизан будет действительно добросовестно работать на нас?
— Он отбывал каторгу в Сремска-Митровице, бежал оттуда. Потом попал к усташам, те передали его нам. Если бы партизаны узнали обо всем этом, они его сразу же расстреляли бы, так что в этом человеке можно не сомневаться, — ответил Турнер.
Генерал Бадер встал, пересек зал ресторана и остановился у окна.
По улице маршировала рота немецких солдат. Бадер услышал обрывки солдатской песни. Турнер подошел к нему в предложил пройтись и посмотреть город.
— К чему мне это? — воспротивился было Бадер.
Он не любил Турнера, считая, что этот туповатый служака не может самостоятельно мыслить и принимать решения, что он скор на обещания, но на деле нерасторопен и к тому же склонен к наушничеству.
— Надо же хоть немного развеяться, да и город интересный, — проговорил Турнер.
Они вышли из ресторана. Их сопровождал штурмбанфюрер СС Генрихс, работавший в гестапо. Он руководил операцией по вербовке и засылке Кочмура. Это был энергичный и опытный работник, быстро продвигавшийся по служебной лестнице благодаря своим незаурядным способностям...
Улицы были пустынны.
Генерал Бадер с любопытством присматривался к редким прохожим, что-то тихо бормоча себе под нос. Генерал Турнер и штурмбанфюрер СС Генрихс безуспешно пытались завести с ним разговор. Бадер как бы не замечал их и быстро шел вперед.
Так они дошли до одного из самых старых и живописных районов Сараева. Бадер бросил беглый взгляд на величественные мечети и минареты и, обернувшись к штурмбанфюреру СС Генрихсу, спросил:
— Где я буду ночевать?
— В отеле, господин генерал. Номер для вас уже приготовлен, — ответил тот.
— В таком случае я, пожалуй, пойду к себе. Завтра будет много работы, — сказал Бадер, взглянув на свои ручные часы.
Гарольд Турнер согласно кивнул, и они свернули на улицу, которая вела к отелю «Европа».
Начало смеркаться. Под ногами похрустывал недавно выпавший снег.
— Когда мы завтра встречаемся? — спросил Генрихс, чтобы прервать тягостное молчание.
— Война, господа, это жестокая игра жизни и смерти, — словно не слыша его вопроса, вдруг произнес Бадер. — Человеческая жизнь в этой игре — вещь малозначительная.
— Мне кажется, спать еще рано, — после паузы сказал Турнер.
— Наши офицеры из гарнизона надеялись встретиться с вами сегодня вечером, — выжидательно глядя на Бадера, нерешительно произнес Генрихс.
— Ну что ж, если ничего более интересного вы мне не можете предложить...
— Что касается женщин, то...
— Я говорю не об этом! — резко прервал его Бадер. — Меня интересует, есть ли у вас какие-нибудь новые сведения о партизанской бригаде?
— Кое-что есть, господин генерал, и я думаю, для вас это было бы небезынтересно, — спокойно ответил Генрихс.
У Турнера вырвался вздох облегчения.
Бадер же промолчал, словно не услышав слов Генрихса.
Штурмбанфюрер СС вопросительно взглянул на него. Он знал, что среди большинства высших офицеров вермахта Бадер известен как способный и образованный генерал, но в то же время — и Генрихс сейчас имел возможность в этом убедиться — как весьма неприятный собеседник, который всегда занят лишь собственными мыслями. В неофициальной обстановке, находясь в обществе своих подчиненных, он обычно начинал нудно рассказывать о себе, причем эти рассказы часто не имели ничего общего с фактами его биографии. Он любил рассказывать о том, что давно увлекается изучением психологии военных, особенно артиллеристов, пулеметчиков, снайперов, летчиков. При этом он распространялся о солдатской интуиции, находчивости, воинском долге. Кончал же он обычно совершенно неожиданным выводом о том, что все здешние солдаты и офицеры — шельмы, та к как каждый старается всеми правдами и неправдами избежать Восточного фронта или югославского кошмара, который, по его мнению, вовсе не был таким уж страшным.
Бадер вдруг остановился, оглянулся и с кислым выражением лица произнес:
— Здесь, наверное, так же, как и в Белграде, в любую минуту можно получить пулю в спину...
— Мы приняли меры, господин генерал, но, разумеется, все предусмотреть невозможно, — проговорил Генрихс.
— Значит, здесь небезопасно. Тогда пойдемте. Если уж погибать, то на фронте, в бою.
— Да, конечно, — согласился Турнер и, помолчав, добавил: — По сведениям гестапо, в Сараеве существует сильное коммунистическое подполье.