Грозные годы
Шрифт:
Однако стоять было гораздо холоднее, чем идти, и мороз начал пробирать их все сильнее.
— Быстро разведем костер и позовем ребят погреться, а потом догоним колонну, — сказал Шиля, приплясывая на месте, чтобы не окоченеть.
— У меня нет спичек, — вдруг вспомнил Гаврош.
Шиля растерянно пошарил по карманам:
— У меня тоже.
— Пожалуй, нам лучше идти, — предложила Хайка.
Но Гаврош не хотел уходить. Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз один из первых номеров «Борбы», который берег уже много месяцев. С трудом развернув негнущимися пальцами газету, он разложил ее на земле. Потом взял один патрон, вытащил пулю, а порох высыпал на газету. То же самое он проделал с другим патроном. Из третьего он только вытащил пулю, заткнул гильзу кусочком бумаги и зарядил ею винтовку. Шиля навалил на газету кучу хвои и сухих веток. Гаврош приблизил дуло винтовки к рассыпанному пороху и выстрелил, надеясь поджечь бумагу, однако выстрелом лишь смело с газеты весь порох, а бумага, конечно, не загорелась.
— Я же сказала, идем! — бросила Хайка и первая пошла догонять колонну.
— Вы что, с ума сошли? — подбежала к ним Рита. — Устроили тут стрельбу!
— Мы только хотели разжечь костер, — стал оправдываться Шиля.
— Этого еще не хватало! Хотите согреться — натритесь снегом.
Марш продолжался. Через некоторое время Гаврош вдруг снова остановился и окликнул Хайку.
Девушка не отозвалась. Она молча смотрела в одну точку прямо перед собой. Бахрома на ее шарфе превратилась в сосульки.
— Хайка, милая, погляди!
Она подняла голову. Еловый лес по обеим сторонам тропинки заметно поредел. А внизу, прямо перед ними, показалось небольшое село. Маленькие домишки были разбросаны по пологому склону. Хайка стояла и молчала, не веря себе, не веря, что они все-таки дошли.
Гаврош посмотрел в ее глаза. Ему так хотелось, чтобы она сейчас улыбнулась...
— Взгляни! — снова воскликнул он.
Она отвернулась, и Гаврошу показалось, что девушка плачет.
— Мы дошли! Понимаешь, дошли!.. Победили! — кричал он.
Хайка, не ответив, заторопилась вниз по склону. Гаврош и Шиля направились следом за ней.
В освобожденной Фоче, на берегу стремительной Дрины, Хайка, Гаврош и Лека довольно быстро пришли в себя после изнурительного перехода. С Шилей дело обстояло хуже. Оп тяжело заболел, и только лекарства, нелегально доставленные скоевцами из Сараева, спасли ему жизнь.
Когда Шиля выздоровел и все четверо вернулись в свою роту, к Гаврошу пришел Горчин, который, как оказалось, уже давно разыскивал его. Он выглядел сломленным и подавленным. Обняв Гавроша, едва сдерживая слезы, Горчин прошептал:
— Брат...
Больше он ничего сказать не мог: перехватило горло.
— Что с тобой? — испугался Гаврош.
— Со мной-то ничего...
— Отец?!
— Он пришел в Меджеджю через два часа после того, как вы оттуда ушли.
— Его убили четники?
— Нет, усташи.
Гаврош нахмурился и отвернулся. На глазах у него показались слезы. Невдалеке он заметил Хайку. Девушка стояла, прислонившись плечом к одинокому тополю. Рядом с ней был Шиля, который, сгорбившись, глядел на пенистые волны быстрой реки.
Хайка шагнула к Гаврошу. Шиля тоже подошел к другу и положил руку на его плечо. Никто не сказал ни слова: все и без того было ясно.
Горчин опустил голову, руки его безвольно повисли вдоль туловища. По виду он был спокоен, но нетрудно было догадаться, чего стоило ему это спокойствие.
— Как это случилось? — спросила Хайка.
— Усташи схватили его в окрестностях Меджеджи, — негромко ответил Горчин. — Мне рассказывали, что, когда его расстреливали, он крикнул: «Да здравствует Первая пролетарская! Да здравствует свобода!..»
Налетел резкий северный ветер, взметнул клубы снежной пыли, зашумел в ветвях деревьев.
— Теперь ни один усташ от меня живым не уйдет! — сквозь зубы проговорил Гаврош.
— Еще бы! Недобитый враг — это все равно что не до конца потушенный пожар, — сказал Шиля.
— Да, мы отомстим! — подхватил Горчин. — Око за око...
Вечером Лека назначил Гавроша в караул.
— Сегодня Гавроша надо было бы освободить, — предложила Рита.
— Об этом не может быть и речи! — отрезал Гаврош. — Что я, не такой, как все?
Он стоял на посту, притопывая, чтобы согреться, и думал об отце. Вдруг со стороны моста через Дрину показалась группа людей. Громко разговаривая, они шли прямо к нему.
— Стой! — закричал Гаврош и взял винтовку на изготовку. — Кто идет?
— Верховный главнокомандующий.
Гаврош почувствовал, как заколотилось у него сердце.
— Верховный главнокомандующий, ко мне, остальные — на месте!
От группы отделился человек.
— Подождите, товарищи, — бросил он своим спутникам.
— Пароль? — спросил Гаврош.
— «Москва»!
— Правильно! Проходите!
Этой ночью Гаврош долго не мог заснуть...
Милорад ГОНЧИН
ПОЩАДЫ НЕ БУДЕТ
«Ты отомстил...»
Юноша вошел в комнату, поправил солому на полу и лег. Карабин он подложил под голову. Металл затвора приятно холодил щеку. А в висках молоточками стучала кровь. Этот стук отдавался в груди, в мозгу, будя беспорядочные, набегающие одна на другую мысли. Никак не утихало нервное возбуждение. В углах комнаты таилась жуткая, давящая тишина. И в этой тишине, казалось, все еще звучали жесткие слова недавнего короткого разговора, состоявшегося во дворе...
— Гайо, сколько у тебя патронов? — спросил Алекса, командир взвода.
— Пять.
— Хватит. Можешь их все потратить, — очень медленно, чуть скривив губы, произнес командир.
— Потратить... А на что? — удивился Гайо. Его глаза широко раскрылись, и стали видны белки, покрасневшие от недосыпания. — Что я должен сделать?
— Расстрелять...
Алекса, с кем бы он ни разговаривал, все неприятное выкладывал сразу, без всяких вступлений.
— Кого?
— Убийцу твоих сестер. Его привели сюда.