Грозные годы
Шрифт:
— Ой, малютки мои бедные! Остались вы без матери!.. А я даже не простилась с вами!
Раде оглянулся. Женщина упала в пыль. Из носа у нее пошла кровь. Усташи продолжали избивать ее, а потом поволокли окровавленное тело к обочине дороги.
К вечеру крестьян, избитых и истерзанных, привели в какое-то село и загнали во двор дома католического священника. Открылась дверь, и показался жирный священник.
— А, стадо божье! Сейчас вас принесут в жертву богу нашему Иисусу Христу. Господь будет доволен.
Он взмахнул крестом, который висел у него на шее, и вернулся в дом. Окруженные разъяренными усташами крестьяне в ужасе переглядывались. Через некоторое время толстый священник снова вышел. Его сопровождал жупан. По знаку священника на крестьян посыпались удары. Потом их погнали мимо старой церкви к околице села. За селом у оврага, где росли два дерева, усташи остановились. Священник встал на краю оврага и, держа в правой руке крест, а в левой библию, сказал:
— Сейчас вы по очереди исповедуетесь, чтобы с просветленной душой перейти в мир иной. Может, и райские врата перед вами распахнутся, если вы покаетесь в своих прегрешениях. Начинай ты, дочь моя, — обратился он к стоявшей перед ним Даре. — Поведай мне о своих грехах.
— Ах ты собака! Кровопиец проклятый! — закричала она, сжав кулаки.
К девушке подскочил один из усташей, толкнул ее к краю оврага и поднял винтовку. Раздался короткий выстрел.
— Продолжим исповедь, — произнес священник.
Обезумев от отчаяния, Раде бросился бежать, вслед за ним кинулись и остальные. Загрохотали выстрелы. Спастись удалось только одному из несчастных.
Солнце заходило за холмы, окрашивая стволы деревьев в кроваво-красный цвет. Прижимая библию к животу, священник расхваливал усташей за усердие. Он ухмылялся, и его золотые зубы горели на солнце.
На дне оврага журчал ручеек.
С клена, под которым лежала Дара, с жалобным писком упал еще не оперившийся воробушек. Смешно растопырив слабые крылышки, он доковылял до Дары и забился под упавший с ее головы платок, который чуть шевелился от легкого ветерка. Тут же слетели еще два воробья, видимо его родители, и начали хлопотать вокруг, пытаясь спасти свое чадо.
— Проверьте, все ли мертвы, а то, может, кто-нибудь только притворился покойником, — приказал командир усташей и сел у ног священника.
Когда усташи осмотрели всех убитых и добили старика Мията, который еще дышал, они вернулись в дом священника, где их ждала ракия и жаркое.
На следующее утро два местных могильщика вырыли в овраге неглубокую яму, свалили в нее трупы и засыпали землей.
Спасшийся крестьянин рассказал в селе обо всем, что случилось. И вскоре по долине поползли слухи, что будто бы «дышит» земля в том месте, где закопаны крестьяне, и на поверхности проступает кровь.
Ориентиры
Митар очнулся, когда полил дождь, и не сразу понял, где находится. Сначала он почувствовал, что насквозь промок, а левая нога совершенно занемела. Он осторожно вытянул ее и попробовал пошевелить ступней. Под пяткой образовалось углубление, которое сразу же наполнилось мутной водой. Туго наложенный бинт сдавливал голень, грудь тоже была забинтована, и от этого было трудно дышать.
Митар помнил, как его ранило. Сначала он почувствовал, как его ударило в грудь слева, потом обожгло ногу. Он застонал, и к нему тут же подползла санитарка Айша. Она начала останавливать толчками бившую из раны кровь. Потом глаза его застлало какой-то розоватой пеленой... Что было после, он не помнил...
Митар вытянул шею и прислушался. Дождь шумел в верхушках сосен, капли быстро стекали по коре.
«Я был на запасной позиции. Да-да... — Его блуждающий взгляд остановился на черневшей в ветвях ближайшего к нему куста каске. — Немец! Нашим все-таки удалось вырваться из кольца. А я?..»
Его охватил страх, одна за другой замелькали тревожные мысли. Митар усилием воли заставил себя не думать о плохом.
Он пошевелил пальцами ноги, проверяя, хорошо ли держатся бинты. Раны под набухшими от крови повязками болели все сильнее.
«Надо что-то сделать, что-то предпринять. Сейчас же!.. Попробую идти».
Опираясь на согнутую правую ногу, он стал осторожно подниматься. Взмахивая рукой, чтобы не потерять равновесия, выпрямился во весь рост, отставив раненую ногу далеко в сторону и боясь наступить на нее.
«Так, потихоньку, еще немножко... — Он осторожно нажал на ногу, ее пронизала боль, но терпеть было можно, — Наверное, смогу идти...»
Сделав несколько шагов, он подобрал толстую сухую палку, чтобы опираться на нее при ходьбе. Еще два-три шага — и он оказался у того куста, где несколько минут назад заметил немецкую каску. По ней стекали струйки дождя. Немец лежал, уткнувшись в землю. Митар хотел заглянуть ему в лицо, но потом понял, что это стоило бы ему слишком больших усилий, и отказался от своего намерения. Плечо немца оттягивали ремни ранца, из которого торчала свернутая плащ-палатка; в руке, наполовину скрытой опавшей листвой, поблескивал пистолет.
«Пригодится и то и другое», — решил Митар. Он вытащил плащ-палатку, а потом, боясь согнуться, палкой подцепил за скобу пистолет и поднял его.
«Это иногда удобнее, чем винтовка, да и полегче». Митар поднял глаза к небу. Непогода стихала, темные тучи уползали за далекие горы. В просветы между облаками стало выглядывать солнце. «Куда теперь?»
Тревожно, неприветливо шумели обступившие его со всех сторон сосны. Митар огляделся. От мокрой земли поднимались пахнущие гнилью испарения. Справа от него на поляне чернело что-то похожее на корявый пень. Это оказалось скорчившееся человеческое тело. Партизан был сражен очередью разрывных пуль. Об этом говорили рваные раны на его теле.
«Может, наши пробивались в этом направлении?»
Митар стал внимательно осматривать землю в надежде отыскать следы. Однако дождь позаботился о том, чтобы не оставить ничего. Раненый отправился дальше. Нижние ветки деревьев были сбиты пулями. По множеству свежих следов от пуль и осколков на стволах деревьев можно было понять, какой жестокий бой шел в этом лесу. На небольшом пригорке лежал, широко раскинув руки, еще один немец. Он был изрешечен пулями. А внизу, за трофейным пулеметом, тесно прижавшись друг к другу, лежали двое партизан: наводчик и его помощник, который, казалось, спал, подложив под голову фуражку.