Грозный эмир
Шрифт:
Высокородный Ираклий до такой степени жаждал реабилитировать себя в глазах императора, что буквально рвал и метал. Апатичный от природы сиятельный Мефодий смотрел на ожившего дукса с изумлением.
– Такую энергию да на поле битвы.
Ираклий этим вскольз брошенным замечанием катепана был оскорблен до глубины души. Впрочем, обиду, нанесенную надменным Мефодием, дуксу пришлось разжевать и проглотить. Приказ императора прозвучал недвусмысленно. Графа Раймуда следовало склонить к покорности любым способом. Решение божественного Иоанна относительно Антиохии не изменилось – город должен перейти под его руку и стать частью Византийской империи. Что касается замков и окружающих
Дукс Ираклий знал, что переговоры окажутся непростыми, но наглость антиохийцев превзошла все мыслимые пределы. Уж на что сиятельный Мефодий человек спокойный и выдержанный, а и тот крякнул от изумления, разом растеряв все свое высокомерие. В обмен на Антиохию граф Раймунд потребовал для себя Шейзар, Хаму и Хомс и еще один город – для своего союзника Жослена де Куртене.
– А какой город поглянулся графу Эдесскому? – попробовал съехидничать Ираклий.
– Халеб, – холодно отозвался шевалье де Руси, самый наглый и циничный из всех переговорщиков.
В этот раз графиня Алиса снизошла до разговора с послами басилевса. Причем она единственная из всех собравшихся в парадном зале людей сидела в кресле, а послам императора пришлось стоять у возвышения словно просителям. Справедливости ради следует заметить, что граф Раймунд тоже вел переговоры стоя, но уже далеко не в столь любезном тоне, как в первый раз.
– Нам нужно подумать, – нахмурился сиятельный Мефодий. – Надеюсь, гостеприимные хозяева предоставят нам место для отдыха.
– Благородный Пьер, проводи гостей, – распорядился граф и вопросительно посмотрел на свою супругу. Однако возражений со стороны благородной Алисы не последовало. Младшая дочь покойного короля Болдуина величественно прошествовала мимо затаивших дыхание послов и скрылась за дверью вместе с капитаном де Руси.
Надо отдать должное благородному Раймунду, он не обделил посланцев басилевса ни вином, ни закусками, но атмосфера, воцарившаяся за столом, была воистину гнетущий. И если катепан и дукс огорчались по делу, то скверное настроение шевалье де Саллюста, де Бари и де Вилье требовало объяснений.
– Четыре города! – прорвало наконец Ираклия. – Да вы с ума сошли, благородные шевалье.
– А я тебя предупреждал, дукс, – обиделся Саллюст. – Нам нужна была демонстрация силы с вашей стороны, а отнюдь не слабости.
– Ульбаш заговоренный замок, – мрачно изрек Вилье. – Рожеру Анжерскому его осада стоила жизни. Теперь вот и высокородный Ираклий едва не потерял там голову. С нечистой силой, что там издавна поселилась, может совладать только человек продавший душу дьяволу. Даже Влад де Русильон старается держаться подальше от проклятого места. Зато Филиппу хоть бы что. Этот еретик чувствует себя в обители старых богов, как рыба в воде.
– Какие еще старые боги? – удивился Мефодий.
– Это ты у благородного Филиппа спроси, – криво усмехнулся Гишар. – Он с бесами на дружеской ноге.
– Так, – зловеще произнес Ираклий, пристально глядя при этом на смутившегося Саллюста. – А я никак не мог взять в толк, зачем это вы подталкиваете меня к этому замку? Смерти моей возжелали, благородные шевалье!
Дукса буквально распирало от негодования. Знай Ираклий, что в этом замке поселилась нечистая сила, он бы обошел его за десять миль стороной. Вот и доверяй после этого нурманам! Ведь знали же, что посылают на смерть человека, дружески к ним расположенного, но ведь даже не намекнули, насколько может быть опасен поход для его бессмертной души.
– Сплетни все это, – откашлялся Саллюст. – Какие там могут быть бесы.
– То есть
Сиятельный Мефодий только головой качал, слушая препирательства нурманов. Как можно доверять управление Антиохией, где сам апостол Петр был епископом, этим еретикам, не знающим света истинной веры. Прав божественный Иоанн, тысячу раз прав, добиваясь возвращения дорого сердцу всех истинных христиан города в лоно породившей его империи. За Антиохию и четырех городов не жалко, тем более чужих.
– То есть как не жалко?! – оторопел после слов, случайно сорвавшихся с губ катепана титулов Ираклий. – Их же еще отбить надо у мусульман.
Конечно, посланец Иоанна оговорился во время частной беседы, после двух-трех вместительных кубков, опустошенных под горячую свинину, но ведь надо же думать, что говоришь! Завтра граф Раймунд потребует от своих союзников Мосул или Багдад, так что же теперь императору век плясать под нурманскую дудку.
– Так ведь победа над Зенги сделает басилевса хозяином всей Сирии и Месопотамии, – возликовал душой Гишар де Бари. – Дамаск сам падет к его ногам. Что уж тут говорить о прочих городах, управляемых неразумными эмирами. Их население встретит императора-освободителя с ликованием.
– А крови сколько прольется! – остудил закипающие страсти дукс Ираклий. – Византийской крови, между прочим.
– Так ведь мы не останемся в стороне, – развел руками Саллюст. – Десять тысяч рыцарей и сержантов выставит Антиохия, пять тысяч – Эдесса. Силы императора сразу же вырастут на треть. А у атабека Зенги, по нашим сведениям, под началом не более тридцати тысяч человек, половина из которых туркмены.
Перспектива, нарисованная красноречивым Пьером, произвела на Ираклия известное впечатление. В конце концов, почему бы и нет? Ведь не только ради Антиохии пришел в Сирию басилевс Иоанн с огромной армией. С Зенги ведь все равно придется воевать, так почему бы не использовать для этой цели нурманов, которые прямо-таки рвутся в бой. Словом, дукс и катепан не устояли под напором благородных шевалье и, к величайшему изумлению Раймунда де Пуатье, приняли выдвинутые им условия. Услышав ответ посланцев Иоанна, благородная Алиса бросила на мужа насмешливый взгляд. Идея с четырьмя городами принадлежала графине. Раймунд согласился ее озвучить только под напором обстоятельств, абсолютно уверенный в том, что византийцы отвергнут предложение нурманов с порога. Кто же знал, что высокородные мужи столь глупо попадутся на удочку, заброшенную явно наугад наглым мальчишкой. Недаром же капитан гвардии так мило и сердечно улыбается своему недавнему врагу дуксу Ираклию. А этот надутый индюк только пучит глаза да отдувается, не понимая, похоже, какую свинью он подложил своему императору. До сих пор Раймунд полагал, что глупее благородного Альфонса нет человека на этом свете, сегодняшний день показал, как сильно он ошибался в людях вообще и в византийцах в частности.
Высокородному Ираклию пришлось-таки испытать на своей шкуре гнев императора. Божественный Иоанн топал ногами и брызгал слюной, явив собой миру мужа гневливого и склонного в крайних условиях к богохульству. Во всяком случае, таких ругательств из уст басилевса прежде не слышал даже великий лагофет Исаак. Слегка смягчили императора вести, привезенные комитом Константином из Латтакии. Легкомысленный барон пообещал забыть все обиды за скромную сумму в пятнадцать тысяч денариев и с готовностью предоставил друнгарию Мануилу удобную бухту для стоянки флота, оговорив, что византийские моряки не будут совать нос дальше порта.