Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
Посреди двора, недалеко от колодезного сруба, высилось инжирное дерево, и под ним, за низеньким столом, врезавшимся ножками в землю, держа на коленях белокурую девочку, сидел седоусый моряк и с любопытством наблюдал за незнакомцами.
– Багермейстер Крылов?
– Киров подошел к моряку, широким жестом подал руку.
– Будем знакомы - Киров.
Девочка, точно бабочка, спорхнула с колен седоусого моряка, и тот встал, смущенно поздоровался.
– Да… так точно… Фома Матвеевич Крылов…
– Рад видеть брата Петровича… - Киров, пожимая руку багермейстера, с интересом вглядывался в него, -…и творца этого райского дворика.
– Он представил Кафара Махмудова.
– Именно творца, а не хозяина, Фома Матвеевич!
– Так уж и творец!
– расплылся в улыбке Фома Крылов, теперь уверившись, что этот незнакомец и на самом деле есть Сергей Миронович Киров, о котором ему рассказывал брат по возвращении из Астрахани и о котором он столько хорошего слышал и от знакомых моряков.
– Люблю зелень, товарищ Киров. Скучно без зелени.
На столе стоял чугунок, прикрытый крышкой, рядом - алюминиевые миски, расписные деревянные ложки, - семья, наверное, готовилась к обеду.
– Ирина!
– позвал Фома Крылов, но его не услышали. Тогда Крылов приставил к своему ободранному креслу, на котором любил восседать, скамейку, смахнул с нее пыль и пригласил Кирова и Махмудова сесть с ним рядом, гадая, что могло их привести к нему?
Чумацкие, повисшие ниже подбородка усы; обритая круглая голова; руки, оплетенные густой сетью жил и татуированные до самых плеч; на груди от плеча до плеча сквозь белую сетку виднелся свирепый беркут, уносящий в когтях нагую девушку с распущенными волосами; серебряное кольцо со скрещенными крохотными якорями блестело на обрубленном до половины мизинце правой руки.
– Что, Фома Матвеич, не ждал гостей в такую пору?
– улыбаясь, спросил Киров.
– В такой норд, правду сказать, никого не ждал, - кивнул своей круглой бритой головой багермейстер.
– Откуда же знать: ветер на улице?.. Оградился от мира этакой китайской стеной, Фома Матвеич, - шутливо произнес Киров.
– А у меня и не должен быть этот пагубный ветер. Незачем тогда было столько трудов тратить, - горячо возразил багермейстер.
– Камень, не земля, а поди - все растет!
– Да, трудов положено много, - согласился Киров.
– Вон Махмудов не налюбуется клумбами… - Вздохнул, с надеждой посмотрел на Фому Крылова.
– Что тебе, Фома Матвеич, известно об инженере Богомолове?.. О его жизни?.. Где его нам искать?.. И второе, - ну ладно, об этом потом…
– Павлом Николаевичем интересуетесь?.. Ох ты боже мой, что же я о нем знаю?
– Багермейстер закрыл глаза, потер лоб; этого вопроса он никак не ожидал.
– Знаю то же, что и другие. Так, встречались по работе, когда засыпалась бухта… Бывало, частенько и поругивались, да это бывает в работе… Раза три заходил ко мне пить чай, любил чай и пиво, а так… ничего другого о нем не знаю.
Видно было, что ему не очень-то приятно говорить о слепом инженере.
– Фома Матвеич!
– Киров положил руку ему на колено, посмотрел в глаза.
– Богомолова я днем с огнем ищу.
– Да вот, говорят, во вредительстве он был замешан, сидел кой-где… Выдумают же, черти!
– Багермейстер побагровел и заерзал на скамейке.
– Причин к тому не было. Потом ослеп, переехал куда-то в Крепость и точно канул в воду. А раньше соседом моим был, жил тут недалеко. Друзьями раньше были, - с грустью и горечью проговорил Фома Матвеевич и стал подробно рассказывать о слепом инженере… - Найдите его, товарищ Киров, пусть поищут в Крепости. Бедствует человек! Уж я-то знаю его: горд, помощи сам не попросит.
– Чтобы не уронить слезу, - человек он был чувствительный, как и брат его, Петрович, - Фома Крылов обхватил чугунок тряпками и направился с ним в дом, оставив Кирова и Махмудова в глубоком раздумье.
– Да, история!
– вздохнул Махмудов, встал и с интересом принялся рассматривать цветы в клумбах.
Из одноэтажного дома, стоящего в глубине сада, выбежала белокурая девочка с корзиночкой в руке. Она неслась по дорожкам, что-то напевая себе, то и дело оглядываясь на Кирова. Сергей Миронович долго ее «не замечал». Но вот рядом на скамейку упала веточка со спелым инжиром. Он поднял голову и увидел девочку на дереве. В следующее мгновение девочка уже затерялась в густой листве, а потом вдруг оказалась на земле с собранным в корзиночку инжиром.
– Чья ты такая шустрая?
– спросил он у девочки.
Девочка нахмурила брови:
– Папина.
– Ну, подойди, поздоровайся…
– А я вас никогда не видела. И папа не видел.
– Это не оправдание, - с напускной строгостью произнес Сергей Миронович.
– Надо со всеми здороваться, кто приходит к вам.
Девочка не знала, шутят с нею или говорят всерьез.
Не меняя строгого тона, Киров сказал:
– На первый раз ты будешь наказана…
Девочка от изумления даже раскрыла ротик.
– Да, да, нечего удивляться, принесешь стакан водички…
Девочка поняла, что с нею шутят, поставила корзиночку с инжиром на траву, подошла ближе.
Сергей Миронович протянул ей руку:
– А теперь познакомимся и станем друзьями. Звать меня дядя Сережа.
Девочка со всего размаху ударила его по ладони:
– А меня - Дельфина! Попросите водичку у папы.
– Она подпрыгнула на одной ножке и, подхватив корзиночку с инжиром, убежала.
Из-за кустов появился Махмудов.
– Там и огород есть, Сергей Мироныч. Удивительный дворик. Здесь все растет.
– Вот тебе, Кафар, и задача райкому: распространить опыт багермейстера на весь Баилов!
– И мечтательно, с восторгом: - Все бы здесь утонуло в зелени!
На дорожке появился Фома Матвеевич. Он успел переодеться, - был в сиреневой рубахе, подпоясанной шелковым пояском, в выглаженных брюках-клеш. В вытянутых руках он нес чугунок с подогретым обедом. Позади шла молодая женщина, - со стаканом воды в одной руке, скатертью, тарелками - в другой.