Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

Холопов Георгий Константинович

Тигран с сумкой, патронташем и ружьем вышел на лестницу; вслед за ним вышли Крыловы; Киров с порога помахал жене рукой:

–  В шесть вечера будем дома, - и побежал по лестнице вниз.

Все расселись в машине, и фордик тронулся.

Сергей Миронович обернулся к Крыловым.

–  Звонил инженер Мартиросов, управляющий третьим Балаханским промыслом. У него арестовали одного из сторожей: спит сторож по ночам, а по промыслу шляются какие-то люди! Управляющий просит освободить сторожа, ручается за него, говорит, что это первый случай. А трудно ли спящему сторожу прозевать поджигателя? Мало у нас врагов? В такое время, когда каждый пуд нефти достается нам ценою таких лишений, пожары страшны. И спать на вахте - величайшее преступление.
– Он махнул рукой.
– Инженер он честный, и я ему охотно верю. Но никому никаких поблажек!

2

Дорогой Киров повеселел, рассказывал занятные истории, и улыбка не сходила с его лица. Весело и легко было и Петровичу и Фоме.

Сергей Миронович про охоту и природу говорил с таким увлечением, что Петрович решил (и об этом он сказал Кирову), что, видимо, охотник он опытный и тягаться сегодня с ним будет трудно.

–  Нет, охотник я молодой, можно сказать даже - начинающий, - весело отозвался Сергей Миронович.

Тигран обернулся.

–  Лучшего охотника, чем Сергей Мироныч, здесь никогда и не было. От старых охотников сам слышал. И стреляет Сергей Мироныч с левой руки, а как пальнет, так и попадет. Ружье у него - что магнит.

–  Ай да Тигран!

Смеялся и Киров.

–  Ружья у меня такие, что они и впрямь притягивают свою цель. Тигран это верно подметил. Но вот, ребята, кто, говорят, хорошо стреляет, - так это наш Ильич. Мне в Москве рассказали такой случай. Как-то Ильич - дело было прошлой зимой - целый день ходил с егерем по лесу. Охота у них была не совсем удачная, и они решили обратно на станцию не возвращаться - заночевать у лесника, а рано утром снова уйти в лес. Только это они поужинали и собрались ко сну, в сторожку вошел еще один охотник, неведомо где успевший выпить. Он сел за стол, стал ужинать и давай ругаться. Видать, день у него тоже был неудачный. Ильич натянул треух на уши и сел в сторонку. Он не любил пьяных и не вмешивался в разговор, который затеял егерь с охотником. Потом зашел разговор об Ильиче. Егерь и спрашивает охотника: «А ты его знаешь?» Охотник говорит: «Нет, видеть его не приходилось, но, говорят, охотник он, и даже будто бы неплохой». Егерь посмотрел на Ильича, и тот лукаво ему подмигнул. «А ты хотел бы поохотиться с Ильичем?» - спросил егерь. Охотник задорно ответил: «Говорят, он здорово стреляет, но я бы все-таки посмотрел, как он со мной постреляет!..» Утром Ильич подошел к охотнику и говорит: «Ну что же, товарищ, давай постреляем». Охотник вгляделся в Ильича, узнал его и сказал: «Знаете, товарищ Ленин, я плоховато стреляю, глаз у меня немного игрючий…» - со смехом закончил свой рассказ Сергей Миронович и обратился к Фоме: - А теперь ты вот с биноклем и тоже с «глазом игрючим». Я дома про этот случай и вспомнил. Ты уж не обижайся, Фома Матвеич, это я так, шутя. Не обиделся, нет?

–  Чего же ему обижаться, - сказал Петрович, - охотник он хороший, не чета мне…

Метрах в трехстах вдоль дороги лежало железнодорожное полотно, а там, дальше, простиралось зеленое море.

В Баку мчались товарные составы с лесом, скотом, машинами; в обратную сторону - только цистерны с нефтью.

Стало веселее от этого движения поездов. Своим шумом и свистом они оживляли пустыню.

–  Вот что такое Баку, - Киров кивнул на нефтяные эшелоны, - и вот что такое Россия, - указал он на встречные поезда.
– Вы видите, как жизненно необходимы друг другу север и юг. Но нефть надо гнать и гнать без конца, чтобы хоть немного утолить топливный голод. Без нефти нам нечего и думать о восстановлении, а тем более о поднятии нашей промышленности. Простая, кажется, вещь нефть, а вот подите-ка попробуйте без нее построить социализм.

–  Да, нефть - это государственное дело!
– вздохнув, сказал Петрович.

–  Но многие этого у нас еще не понимают. К нефти относятся только как к хозяйственному продукту.

–  Потому многие, Мироныч, по правде говоря, и не понимают до сего дня, почему это ты, секретарь Центрального Комитета, и вдруг занимаешься нефтью, не вылезаешь с промыслов. Я знаю одного крупного инженера, к тому же коммуниста, который как-то при мне даже сказал, что ты просто не своим делом занимаешься, что это чисто хозяйственное дело… и всякое такое в этом роде.

–  Хотел бы я видеть такого коммуниста!

–  Я его так распек, что, пожалуй, теперь он больше и не появится на бухте.

По полю на запад шли караваны верблюдов.

–  Вот и пригодился, Фома Матвеич, твой бинокль. Что они везут?

–  Нефть.

В некоторых местах в пути встречались ослики. Опять Фома Матвеич смотрел в свой бинокль.

–  Нефть, нефть в бурдюках! Вот богом проклятая местность; кроме нефти и песка, ничего здесь не встретишь. Хоть бы деревцо какое попалось!

–  Ну, теперь скоро и до места доберемся, там увидим целую рощу.

Проехали невзрачную и пустынную станцию Сумгаит; куры гуляли по платформе, сторож заправлял фонарь. Потом проехали такую же маленькую станцию Яшма. За Яшмой берег моря стал удаляться все дальше и дальше, а вскоре и совсем исчез. Перед Килязами пересекли железнодорожное полотно и то проселочной дорогой, то полем поехали ко вновь приближавшемуся Каспию, до которого теперь осталось не более пяти верст.

Было половина шестого. Солнце еще не успело подняться высоко, но уже было белое, раскаленное, день опять ожидался душный и горячий.

В лощине у самого берега росли до двадцати низкорослых гранатовых и инжирных деревьев. Севернее по берегу виднелись скалы. Много скал, покрытых побуревшим мхом, выступало и из воды.

Среди деревьев мелькала палатка, чья-то легковая машина.

–  Нас уже опередили. Кто-то здесь с ночи, с ночевкой. Это очень даже разумно: выспаться на вольном воздухе, а на зорьке пострелять.
– И, весь в нетерпении, Сергей Миронович открыл дверцу, опустил ногу на подножку.

–  Не понять только, чья машина… - Тигран выехал на берег, круто развернул автомобиль и почти влетел в гущу деревьев, на излюбленное место стоянки Кирова.
– Ахундовская машина!

Да, это был лимузин главного геолога Азнефти Балабека Ахундова. Из машины, протирая глаза, вышел шофер и направился к Тиграну.

–  Доброе утро, Ибрагим!
– весело приветствовал его Тигран.
– Хозяина привез? Одного? С компанией?

–  С компанией.
– Ибрагим остановился на полпути и стал раскланиваться.

–  Что, давно ушли?
– Киров нагнул ветку и стал выбирать спелый инжир.

–  Спят еще немножко, - кивнул Ибрагим на палатку.

В это время из палатки - она стояла тут же, недалеко, шагах в сорока, - показалось заспанное лицо молодой женщины. Она равнодушно оглядела приезжих, зевнула и крикнула Ибрагиму:

–  Шофер, где у нас нарзан? Принесите бутылочку.

Ибрагим поспешил к морю, вынул из воды нарзан, откупорил бутылку и поднес женщине, которая тотчас скрылась в палатке, плотно задернув за собой пикейное одеяло, висевшее над входом. Ибрагим вновь стал на прежнее место, на полпути от одной машины к другой, и все наблюдал за приезжими охотниками, готовый отвечать на все их дальнейшие расспросы.

Но охотники спешили, им было некогда. Киров раздевался и объяснял Петровичу условия местной охоты. Он скинул сапоги, засучил брюки до колен и, закинув на плечо сумку и патронташ, взял ружье, пошел к морю.