Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– Ну, как здоровье?
– догадавшись, о чем они ведут разговор, спросил Киров.
– Насчет Дагестана мы все решили!
– ответил Оскар.
– От тебя требуется только небольшая помощь, - сказал Буйнакский.
– И благословение!..
Киров сел на табуретку. Снял фуражку. Потер руки:
– Холодно! Удивительно поздняя весна для этих мест. Старики говорят, что в эту пору, бывало, Волга давно уже гремела льдами.
– И пташки пели!
– Лещинский засмеялся, положил руку на колено Кирову.
– О природе поговорим потом. Скажи: благословляешь или нет?
– На одном благословении, я думаю, вы дальше Михайловки не уедете. К тому же я не совсем понимаю, о чем идет речь.
– Киров погрозил им пальцем.
– Обо всем этом надо подумать, о таких вещах не говорят в госпитале. Здесь выздоравливают.
– Здесь стены знаешь какие?
– спросил Лещинский.
– В десять кирпичей, как в крепости!
Киров попытался перевести разговор на другую тему, но Лещинский и слушать его не хотел. Говорить с ним сейчас о чем-нибудь ином было невозможно. Он весь был наэлектризован рассказами, планами и предложениями Буйнакского, мысленно был уже в Дагестане, в этой стране гор, которую хорошо знал и горячо любил. В таком же состоянии находился и Буйнакский. Киров как-то невольно сравнил их и удивился тому, как они похожи друг на друга…
Буйнакский вдруг стиснул в руке фуражку, подошел к Кирову:
Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим Души прекрасные порывы.– Вот и все, - сказал он, отойдя к окну.
– Браво, Уллубий!
– Лещинский всем корпусом подался вперед, пытаясь встать с кровати. Киров остановил его, заставил лечь. Лещинский взял его за локоть, торопливым шепотком заговорил: - Послушай, Сергей. Мы предлагаем такой план: Уллубий с небольшой экспедицией пробирается в Дагестан, организует там партизанские отряды, собирает подполье. Я поправляюсь, немедленно еду к нему на помощь. Ты здесь заново формируешь армию, готовишь флот к походу и в один прекрасный день идешь на помощь Дагестану… Как, одобряешь?
Киров и на этот раз уклонился от прямого ответа: он не любил скоропалительных решений.
– Поживем - посмотрим. Тебе надо еще поправиться, Уллубию - отдохнуть после поездки в степь…
– Никакого отдыха!
– возразил Буйнакский.
– Мне только ночь поспать в теплой постели, выпить самовар горячего чаю, и я снова готов к любому походу!
– Ну вот и прекрасно!
– Киров встал.
– Поживешь у меня несколько дней, будешь кунаком.
– Спасибо, Сергей Мироныч. Я рад быть твоим кунаком, это большая честь для меня, но на этот раз… не больше одного дня! Надо спешить! Впереди дальний и рискованный путь, огромная работа!.. Дорог не только каждый день, дорога каждая минута. Я думаю, что ты лучше меня все это понимаешь. Но, я догадываюсь, тебе хочется хорошенько подумать обо всем и потом уже принять решение. Хорошо. Согласен! Скажи… я тебя не стесню?
Киров усмехнулся:
– Думаю, что нет. Говорят, квартира у меня большая.
– А ты что, дома не живешь?
– удивился Буйнакский.
– Нет. Некогда, Уллубий. Времени мало. Дни горячие!
В дверь постучали.
– Войдите!
– крикнул Лещинский.
Буйнакский прошел к двери, раскрыл ее. На пороге с подносом в руке стояла медицинская сестра. Это была Кауфман.
– Разрешите накормить больного, - мило улыбаясь, потупив глаза, произнесла она, входя в палату.
– Не рановато ли?
– Лещинский поморщился. Ему очень не хотелось расставаться с Кировым и Буйнакским.
– Пора, пора!
– строго сказал Киров.
Все так же улыбаясь, сестра поставила поднос с обедом на подоконник, накрыла чистой, накрахмаленной салфеткой тумбочку, придвинула ее вплотную к кровати и очень умело разместила на ней и первое - пшенный суп, и второе - жареную рыбу с пшенной кашей, и тарелку с хлебом, и голубую розетку с кусочком сливочного масла.
– Ничего не забыто?
– спросила она.
– Спасибо, Анна Семеновна, всего достаточно, - поблагодарил Лещинский.
– Кушайте, пока все горячее. На третье я вам принесу компот из сухих фруктов.
– Кауфман взяла поднос и, раскланявшись, вышла из комнаты.
– Какая заботливая сестра!
– Буйнакский был восхищен.
– Да, она ко мне проявляет большое внимание. Просто трогательно! И эту салфетку, и эту голубую розетку, уверен, она принесла из дома. Где их взять в госпитале?
– Лещинский попробовал суп.
– Отличный суп!
– Ну, не будем тебе мешать.
– Киров помахал фуражкой.
– И нам, пожалуй, время обедать.
И они вышли из палаты.
На улице Буйнакский сказал:
– До твоего прихода Оскар прочел мне отрывки из неоконченной поэмы. Тебе читал? Не думал, что он такой способный поэт.
– Отрывки эти я знаю. Пишет Оскар образно и лаконично. Но этого еще недостаточно, Уллубий, - ответил Киров.
– Нужны большие человеческие характеры, большие страсти, когда человек берется писать о нашем грозном времени. Всего этого в написанных кусках пока нет. При серьезной работе вещь у него может получиться. Но для этого нашему Оскару надо как можно скорее избавиться от влияния символистов и вообще декадентов. Нельзя заумными образами писать эпическую поэму. Все это я ему высказал. Может быть, даже с излишней резкостью. Хотя, по правде сказать, мои познания в области поэзии более чем скромные. Я сужу о ней как рядовой читатель.
Буйнакский поверх пенсне посмотрел на Кирова:
– Ну, не такой уж рядовой!
– И он рассмеялся.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В дежурной комнате Кауфман чуть не задохнулась от смеха.
Как долго она мучилась, чтобы узнать, кто этот таинственный больной по фамилии Лещинский. Сколько было догадок, предположений! Нигде не работает, а какой почет: отдельная палата, усиленное питание! Сам Киров навещает его через день!
Кто он?
Она подолгу простаивала у двери палаты, прислушиваясь то к бормотанию Лещинского, когда он бредил, то к песням, которые он пел, когда чувствовал себя лучше и пытался ходить по палате. Пел он много и хорошо. Любил романсы. Часто по-французски пел песни Беранже.
Кто он?
Разгадка наступила неожиданно, сегодня, когда к Лещинскому пришел Уллубий Буйнакский. Кауфман не раз видела Буйнакского в Военном комиссариате, когда он проездом в Царицын готовил в Астрахани транспорт оружия для Дагестана. «Но ведь это было в июле прошлого года, перед августовским мятежом, - думала она.
– Как же он вновь очутился в Астрахани, когда Дагестан отрезан от России армией Деникина? Что может быть общего между Буйнакским и Лещинским?..»