Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– Мы кое-что еще прикупим на базаре и сможем вас сносно кормить. Приходите к пяти часам обедать; у нас еще сохранилось немного продуктов из степных припасов.
Мямлина проводила Кирова до лестницы и вернулась в комнату. В это время за окном раздались радостные крики Леночки и Валерия:
– Мама, мама! Папа идет!
Мямлина подбежала к окну, увидела мужа и заплакала. Он шел размашистым шагом, в запыленных сапогах, в распахнутой кожанке, прижав к груди букет цветов. К нему со всех ног бежали детишки…
Когда Киров поравнялся с Оскаром, тот испытующе посмотрел на него, спросил:
– Случайно не проговорился?
– Нет, Оскар. Скажешь потом сам.
– И в свой черед спросил: - Может быть, на день или два отложить твой отъезд? Подготовить их к этому?
– Ни в коем случае! Я уже сообщил в ЦК, что выезжаю восемнадцатого.
Нахмурившись, Киров ответил:
– Тогда делать нечего.
На другой день с вечера Атарбеков занимался снаряжением экспедиции Оскара Лещинского. Кроме Лещинского в составе экспедиции было шесть человек, двое из них - посланцы Буйнакского, недавно пробравшиеся через кордон белых в Астрахань, четверо - политработники Дагестанского советского полка.
До поздней ночи упаковывали в тюки деньги - их было три миллиона; листовки на дагестанском, русском, азербайджанском, армянском и английском языках; патроны, оружие. Из горы всякого старья Атарбеков выбирал пропахшие рыбой костюмы и одевал дагестанцев в одежду рыбаков.
В третьем часу ночи участники экспедиции отбыли к своей рыбнице; готовая к отплытию, она стояла у далекой южной окраины города.
Киров был еще в ревкоме. Лещинский остался вместе с Атарбековым ждать его.
– Не пойму, почему у него так много неотложных дел. В городе как будто бы спокойно и можно уже работать в нормальных условиях. Он совсем не спит!
– проговорил Лещинский.
– Дела, Оскар, дела и дела, - отозвался Атарбеков.
– Я тебе должен сообщить по секрету, что все эти ночи он подготавливает сдачу дел ревкома…
– Куда он уезжает?
– Пока ты лежал в госпитале, здесь произошло много событий: ликвидируется ревком, а заодно и штаб Каспийско-Кавказского фронта. В Астрахани заново будет формироваться Одиннадцатая армия. По этому поводу есть несколько телеграмм из Москвы. Киров назначается не то начальником политотдела, не то членом Реввоенсовета. Кстати, прибыли и новый командующий, и новый наштарм - забавный старикан из генералов.
– Но как здесь работать без ревкома?
– Ревком уже сыграл свою роль. Тыл в Астрахани сейчас достаточно прочный. Активных белогвардейцев, организаторов мятежа, расстреляли, менее активные разбежались сами. Я не хочу сказать, что здесь мало врагов!
– усмехнулся Атарбеков.
– Астрахань кишит всякой сволочью: кадетами, меньшевиками, эсерами. Но на время все они приутихли. Мироныч и хочет воспользоваться этим и все свое внимание уделить обучению и подготовке армии к предстоящим боям. Ну, а кроме всего, по-настоящему развернуть работу за линией фронта. Эту работу он целиком уже взял на себя. Удивительная у него память, удивительное знание подполья и методов конспирации! В скором времени весь тыл Деникина должен запылать в огне восстаний. К отправке на Кубань, Терек, в Дагестан, Азербайджан Мироныч намечает сотни коммунистов. Представляешь себе, сколько меня ожидает хлопот? Для этого специально создана школа зафронтовых работников… Так что в этой части со своей дагестанской группой ты являешься первой ласточкой.
– Второй!
– сказал Лещинский.
– Даже третьей!
– Почему третьей?
– Первая ласточка - Мусенко. Вторая - Буйнакский.
– Правильно, - сказал Атарбеков.
– Ты - третья ласточка. За тобой полетит и четвертая - Михаил Рогов. Он повезет бакинцам деньги, оружие, литературу, установит связи, сюда доставит бензин и машинные масла. Для Бакинского комитета мы выделили три миллиона. На эти средства они должны приобрести флотилию лодок и катеров и наладить постоянное снабжение Астрахани горючим. Как тебе нравится эта идея Мироныча?
– Прекрасная идея, - сказал Лещинский.
– Но дело-то сложное. Попробуй прорваться в Баку! На каждом шагу опасность. Всюду рыскают английские эсминцы, подводные лодки, сторожевые катера. Астрахань сейчас - единственный советский город на юге России, и связь Кавказа с Россией возможна только через Астрахань! Кому это не ясно?
– Ничего, - ответил Лещинский.
– Дагестан поможет и Баку и Астрахани. Мы с Буйнакским приложим максимум сил и стараний…
– Я хочу тебя предупредить, Оскар… - Атарбеков устало откинулся на спинку стула.
– Вам с Буйнакским надлежит создать подпольный Военный совет Дагестана, организовать вооруженные силы, начать борьбу с деникинцами. Миссия у вас ответственная. Вы будете в Порт-Петровске, там находятся штабы и английского и деникинского командования. Где штабы, там и разведка… Нужна предельная осторожность в подготовке восстания, в организации партизанских отрядов. Иногда, и чаще всего, попадаются на пустяках, на какой-нибудь мелочи. Постарайтесь избежать их, Оскар… Следите, чтобы враги не заслали в ваши ряды предателей и провокаторов.
Проговорив с Лещинским почти всю ночь, Атарбеков так и не мог решиться сказать ему, чтобы, уезжая в эту опасную поездку, он оставил подробную автобиографию. Этого он требовал от всех уходящих на подпольную работу.
– Кстати, Оскар, - вдруг решился Атарбеков.
– Я, конечно, в общих чертах знаю твою жизнь - и из твоих рассказов, и из рассказов Мироныча, но всего этого мне мало. В нашей жизни, друг, надо быть ко всему готовым. Набросал бы на одну-две странички свою биографию… Это нужно и для моего ведомства и вообще… Потом - какие у тебя будут поручения? Кроме семейных? Надеюсь, что о семье тебе меньше всего придется беспокоиться. Мироныч сказал, что и Лидия Николаевна и дети будут жить у него в доме до самого твоего возвращения…
– Да, да, ты прав, о семье мне меньше всего придется думать. Спасибо Миронычу… Все заботы он взял на себя… А поручение у меня есть, Георг, и большое!
– Лещинский встал, вытащил из чемодана связку книг и небольшой сверток, протянул их Атарбекову.
– Ты уж побереги их!.. Здесь несколько законченных стихов, несколько переводов с французского, всякие заготовки и наброски. Но особую ценность для меня представляет черновик или, вернее, куски будущей поэмы. Ты о ней знаешь, кое-что из нее я тебе читал… Но тогда это была небольшая вещь, что-то вроде баллады, потом замысел ее несколько изменился, я написал три-четыре новые главы. Думаю, что в будущем я все же напишу поэму, к тому же эпическую. Хочется, знаешь, создать большую, монументальную вещь о гражданской войне, показать крушение старого мира, рождение нового, трудности и муки, через которые прошел наш народ, начиная с первых дней империалистической войны. Видишь, как размечтался!.. Кроме того, Георг, в этом свертке имеется несколько акварельных этюдов и карандашных набросков, ведь я немножко еще и рисую. Так ты их тоже береги.
Атарбеков развернул сверток, просмотрел карандашные наброски, потом - более внимательно - акварельные этюды. Среди них ему особенно понравился вполне законченный натюрморт.
Лещинский из связки книг вытащил сборник стихов Александра Блока. Атарбеков положил книги в шкаф и запер его на ключ. Сверток со стихами и рисунками он спрятал в сейф и, вернувшись к столу, сказал:
– А теперь прошу тебя выполнить мою небольшую просьбу.
– Я ко всему готов, Георг, - грустно улыбнувшись, ответил Лещинский.
– Даже к смерти. Но писать сейчас историю своей жизни у меня нет никакого желания. Если уж тебе все это так нужно, может… я расскажу, а ты набросаешь?