Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– Слышите?
– спросил Киров, наклонившись к летчику.
– Слышу.
– Слышите?.. Кричат: «Даешь Кавказ!» - Киров вдруг сорвал кубанку с головы, стал махать ею, тоже кричать: - Даешь Кавказ!
– И снова наклонился к летчику: - Кричите и вы, может, нас услышат!
Внизу все еще бросали шапки вверх, салютовали шашками, когда самолет завершил круг и лег курсом на Кавказ.
ОГНИ В БУХТЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Окруженный большой группой нефтяников, чуть ли не всеми присутствовавшими на собрании, Киров наискосок через промысел шел к дороге, где его ждала легковая машина. Ночь была темная - не разглядишь человека, стоящего рядом. По промыслу гулко разносились голоса. Все то, о чем забыли сказать на собрании, вспомнили сейчас, провожая Кирова. Жаловались на нехватку ремней, штанг, канатов. Дружно ругали хозяйственников за перебои в снабжении. Спорили о том, есть ли в Баку нефть. Многие из буровых мастеров как на собрании, так и тут доказывали, что нефти в Баку больше нет, чем и оправдывали плохую работу промысла. Они ссылались на участковых инженеров как специалистов по добыче нефти, на их опыт и авторитет. Ссылались и на мнения известных геологов, которые в последнее время часто наезжали в Баку и хотя в другой форме, но тоже говорили, что в районе Баку нефти больше нет.
Потом завязался спор о концессиях… «Надо ли отдавать промыслы в концессию? Если да, то не попадем ли мы в кабалу к капиталистам? Какие плюсы и минусы имеют концессии? Может быть, промыслы отдать подрядчикам? А может быть, отказаться от заграничной помощи? Но тогда где найти рабочих, достать материалы, инструменты? Как тогда вообще быть…»
Киров шел не торопясь. Любил он эти проводы. Молча прислушивался к спорам. По одной лишь интонации угадывал - говорит это друг или враг. Приводил доказательства, подтверждающие нефтяные богатства Баку. Отвечал и сам задавал вопросы. С присущей ему чуткостью и вниманием улавливал кем-нибудь брошенное справедливое замечание или предложение, которое могло хотя бы немного улучшить работу промысла. И тогда все останавливались, председатель промыслового комитета Алекпер-заде светил Кирову карманным фонариком, брал у него портфель из рук, и Киров делал короткие заметки в своей записной книжке.
Вскоре дошли до ярко освещенных ворот промысла. Там стоял белый от пыли, видавший виды фордик.
Киров попрощался со всеми, сел рядом с шофером, сказал:
– Ну, товарищи, кому в город, садись, подвезу.
– Спасибо, товарищ Киров, живем близко, рукой подать, - благодарили со всех сторон.
– А то поедемте! Троих в театр могу подбросить.
– Так и троих!
– Управляющий промыслом рассмеялся.
– Смотрите, Сергей Миронович, как бы ваш фордик по пути не рассыпался.
– Он обошел вокруг автомобиля.
– Давно бы пора завести новую машину!
– Да, фордик малость того… - покачал головой Алекпер-заде.
– Вот хорошая машина у главного геолога, у Балабека Ахундова. Так и горит на солнце.
– Мы любую машину загубим, - вмешался в разговор шофер, молоденький бойкий парнишка, знаменитый своей головокружительной ездой.
– Нам иногда по таким дорогам приходится ездить, по таким глухим селам и аулам, что сам черт ногу сломит.
– Тигран прав, товарищи. Неказистая у нас машина, но на ней можно всюду проехать, одно это делает ее бесценной.
Алекпер-заде сел на заднее сиденье, шофер нажал на рожок, мягко взял с места. Рабочие расступились, пошли рядом.
– Не забудь, Мироныч, насчет канатов и ремней. Ты уж скажи Серебровскому.
– И книг совсем не привозят. Вечерами так и болтаемся по промыслу.
– Канаты, ремни, книги - будут. Еще что? Давайте!
– А еще… заезжайте, Сергей Миронович, не забывайте нас, - сказал управляющий промыслом.
– Захочешь вас забыть, да не забудешь. Плохо пока работаете. Так, пожалуй, каждую неделю заставите к вам ездить.
Шофер знал: если машина так тихо пойдет до самого города, то и рабочие незаметно для себя будут идти рядом, беседе не увидишь конца. Выждав удобное мгновение, он переключил скорость, рванул фордик, и толпа провожатых неожиданно осталась позади.
Фары выхватили из мрака нефтяную лужу, брошенные посреди поля трубы, части бурового оборудования, и начались бугры, рытвины, бесконечные повороты, пока не выехали на границу с «новой площадью». Здесь дорога была ровнее. На горке гудела кочегарка, виднелись силуэты масленщиков, и отсвет от топок падал вниз, освещая низенькие стародавние буровые вышки. Промыслы тянулись один за другим - «Зубалов и компания», «Товарищество братьев Нобель», «Каспийско-Черноморское общество», «Общество Маилов и Таиров», «Русское нефтяное общество», «Манташев и компания»… Но ни в одном из них, кроме Зубаловского, не проводилось бурение, не добывалась нефть. Все вокруг было мертво. Оборудование расхищено и разрушено за год хозяйничания мусавата и интервентов, нефтяные скважины затоплены хозяевами перед самым вступлением советских войск в Баку.
Ехали молча.
Каждая поездка по этому промысловому кладбищу оставляла у Кирова гнетущее впечатление: не мог он смириться с таким злодеянием против молодой Советской республики.
Откинувшись на сиденье, он нетерпеливо расстегнул ворот рубахи.
– Душно!
– Завтра, наверное, будет норд, - сказал Алекпер-заде.
Вдали на дороге показался человек. Тигран засигналил в рожок. Человек продолжал стоять посреди дороги. Подъехав ближе, Тигран затормозил, высунулся из машины, крикнул по-азербайджански:
– Что там случилось?
Неизвестный, приближаясь, что-то стал объяснять.
– Что там такое?
– спросил Киров.
– Что-то непонятное, Сергей Мироныч. Я думал, он в город просит подвезти, а он нет… с вами хочет поговорить.
К машине подошел рослый азербайджанец - в папахе, в брезентовом плаще, какие обычно носят тартальщики. В руке он держал фонарь «летучая мышь».
– Ты не думай, йолдаш Киров, - сказал он, - что я не был на собрании. Я был, но ушел раньше времени, чтобы успеть тебя здесь встретить.
– Садись в машину, потолкуем, - сказал Киров, открывая дверцу.
Тартальщик сел рядом с председателем промыслового комитета и то горячо, волнуясь, то затихая, теряя нить повествования, начал на родном языке что-то рассказывать.
– Любопытная история, Сергей Мироныч, - сказал Алекпер-заде.
– Ай да Зейнал!..
– Что он рассказывает?
– Он говорит, - немного погодя ответил Алекпер-заде, - что человек он темный, плохо говорит по-русски, стесняется товарищей (а по-моему, не в этом дело, он кого-то боится на промысле). Потому-то, говорит, он не мог выступить против старых хозяйских приказчиков и буровых мастеров, которые убеждали вас на собрании, что в Баку нет больше нефти, и затеяли об этом спор, чтобы скрыть от вас богатства Биби-Эйбата. Он говорит, что лет десять назад работал у инженера Богомолова, знает какую-то тайну и просит вас на полчаса пройти с ним на болота «новой площади».