Грозовая обитель
Шрифт:
— Пора возвращаться домой, — сказал он. — Не искушай духа горы.
Теперь удар грома раздался еще ближе, сверкнула молния, озарив темные башни и отразившись в пустых глазницах окон. И снова все погрузилось во мрак, казавшийся еще более густым после яркой вспышки. Камилла поднялась на крыльцо заколдованного дома. Когда она очутилась на веранде, Грейс зажгла лампы в гостиной, а Бут проводил ее в дом, закрыв за ней дверь.
Как жарко и душно оказалось внутри, там, куда не проникал ветер!
— Может быть, мне лучше побыть сегодня ночью с тетей Летти? — размышляла вслух Камилла. — Я, пожалуй, поднимусь к ней.
— Подожди, — остановил ее Бут. — Нет никакой нужды идти к Летти. Я дал ей одно из ведьминых снадобий ее собственного изготовления, что она проспит всю ночь, а утром проснется полная сил. Останься со мной, кузина. Сейчас я больше нуждаюсь в твоей компании.
Камиллы не было желания сидеть одной в этом поскрипывающем и что-то нашептывающем доме. Она села в кресло, привезенное из Малайи, положила руки на резные подлокотники тикового дерева. Было слишком тепло, чтобы затапливай камин, но ей недоставало пляшущих языков пламени. Огонь всегда вселял какую-то жизнь в эту комнату, больше похожую на музей. В комнату танцующих теней, не выдававшую своих тайн.
Бут не сел в кресло напротив, а стал беспокойно ходить по комнате; он то позвякивал медным колокольчиком в форме восточного храма, то брал с полки безделушку из слоновой кости и, повертев в руках, ставил обратно. У Камиллы было такое чувство, что Бут хочет с ней заговорить, и она терпеливо ждала. Какой-то частью своего существа она прислушивалась к грозе, напрягаясь при каждом новом ударе грома и вспышке молнии. Но ярость грозы утихала, ее сердцевина откатывалась к Кэтскиллсу. Дождь все еще лупил по стеклам и крышам, но не с таким диким рвением, как прежде.
Бут продолжал слоняться по комнате, и Камилла невольно любовалась изящной лепкой его лица, подчеркнутой светотенью. Ей казалось, что в нем сосредоточена какая-то демоническая сила, едва ли не сопоставимая с бушующей за стенами дома непогодой.
— Почему ты живешь здесь, Бут? — спросила она вдруг. — Ты ведь мог бы покинуть это дом и найти для себя более подходящее место. Что держит тебя в Грозовой Обители?
Бут облокотился о каминную доску, картинно свесив кисть руки.
— Как ты плохо знаешь меня, кузина! Вынужден признаться: в этом доме сосредоточено все, чего я хочу от жизни. И так было всегда. Сосредоточено, но находится вне сферы моего досягания. По крайней мере, сейчас. Но, надеюсь, не навсегда. Ситуация может измениться.
Он засмеялся безрадостным смехом, от которого Камилле стало не по себе.
— Так чего же ты хочешь от жизни? — спросила она.
— Быть джентльменом, — не задумываясь ответил Бут. На лице его внезапно вспыхнула сардоническая усмешка и быстро, как молния, исчезла. — Быть джентльменом, жить как джентльмен, чувствовать себя джентльменом. Это было целью моей жизни с тех пор, как я себя помню. Тебя удивляет мое признание?
Камилла и в самом деле изумилась.
— Признаюсь, что никогда не рассматривала возможность быть джентльменом — или леди — как самоцель.
— Это потому, что ты никогда не жила ребенком в семье мелкого торговца, всеми силами души ненавидя его мясную лавку, мечтая бежать куда угодно, лишь бы избавиться от этой мерзкой вони. Ты не знаешь, что это значит: наблюдать за настоящими леди и джентльменами издалека, а то и принимать от них чаевые, которые они протягивают тебе, как существу низшего порядка.
Он отошел от каминной доски и устроился в кресле, глядя Камилле прямо в глаза, словно пытаясь что-то в них отыскать.
— О чем ты думаешь? — спросил он. — И что чувствуешь, когда смотришь на меня?
Камилла ощущала, что Бут нуждается в ней; в его тоне прозвучала мольба.
— Ну, главным образом, удивление, — проговорила она, стараясь ответить честно.
— Ты хочешь сказать, что я актерствовал так успешно, что ты и не догадывалась о моей истинной сущности?
Она покачала головой.
— Нет… просто меня удивляет, что кто-то может испытывать подобные чувства. Мне приходилось встречаться с разными людьми, и, если они мне нравились, их происхождение и воспитание не играло для меня никакой роли. Должно быть, нетрудно приобрести внешний лоск, если это действительно то, к чему ты стремишься. Но как можно рассматривать его в качестве конечной цели?
— Можно, если этот идеал совпадает со всем тем, о чем ты страстно мечтал до десяти лет. И если в дальнейшем тебя воспитывали в соответствии с этим идеалом.
— Тетя Летти говорила мне, что тебя усыновили в возрасте десяти лет, — допытывалась Камилла. — Признаюсь, что это иногда представляется мне странным. Тетя Гортензия не производит впечатления женщины… — она осеклась, не желая причинять ему боль.
— Ты не знаешь, почему она привезла меня сюда? Почему выхватила из среды мелких лавочников и сделала джентльменом?
В тоне Бута было нечто такое, что вызывало у Камиллы чувство неловкости.
Он продолжал — холодно и, по-видимому, бесстрастно.
— Она потеряла мужчину, которому отдала свое сердце твоего отца. Гортензия не собиралась выходить замуж и иметь детей. Но она хотела добиться того, чтобы имущество Оррина Джадда досталось ей. Она решила, что, если предстанет перед ним с молодым наследником на руках, большая часть денег попадет в ее руки. Мой отец только обрадовался возможности избавиться от меня. Мать умерла за год до усыновления и оставила на попечение мужа целый выводок детей. Мисс Джадд хорошенько меня рассмотрела, поговорила со мной, поняла, что я достаточно умен, а главное — одержим стремлением занять более высокое положение в обществе. У меня уже тогда проявились неплохие способности к живописи, и Гортензия решила, что именно такого мальчика следует представить ее отцу, который и сам начинал почти с нуля. К несчастью, старый Оррин и я… мы никогда не испытывали взаимной симпатии, будучи людьми разного склада. Но Гортензия предпочитала этого не замечать. Твоя тетя верила только в то, во что хотела верить. Она воображает, что была заботливой и преданной матерью. Но ее преданность начала являться после того, как мне исполнилось двадцать лет, и она обнаружила, что приятно иметь на побегушках взрослого молодого человека.