Группа крови
Шрифт:
Подворье местного технического гения расположилось на крутом склоне. За гнилыми остатками забора виднелась ветхая изба с полуразобранной шиферной крышей и непрозрачными из-за многолетних наслоений грязи окнами. Это неказистое строение по пояс тонуло в крапиве и бурьяне, которые имели вполне зрелый, процветающий и матерый вид несмотря на то, что на дворе стоял не август, а всего лишь май. В заросший лебедой и мокрицей склон позади избы врезались какие-то угрюмые капониры из монолитного бетона со следами дощатой опалубки. Чудовищная вышка возносилась над этим запустением на совершенно немыслимую высоту. Вблизи было видно, что она собрана из каких-то ржавых труб. Серебристая краска местами облезла, обнажив
"Господи, – подумал Мышляев, – ну что это за страна такая? Сколько энергии расходуется попусту!
Ведь все это он сам соорудил, своими руками склепал, своей головой выдумал… А зачем? Вот полезет он наверх привинчивать свои лопасти, шмякнется оттуда, и привет… Все растащат, разворуют, вышку завалят, сдадут в металлолом и пропьют. А между прочим, этот его ветряк всю деревню мог бы электричеством обеспечить…"
Гаркун обогнул застывшего в задумчивости Мышляева и бодро заковылял по захламленному двору, заметно припадая на искалеченную ногу и постукивая своей тяжелой черной тростью. На фоне бурьяна, гнилых развалин и серого бетона со следами опалубки он напоминал шустрого гоблина. Мышляев взял с заднего сиденья портфель с бумагами и двинулся следом, внимательно глядя под ноги, чтобы не вляпаться в какую-нибудь дрянь.
Вокруг стояла непривычная для уха горожанина тишина, лишь откуда-то издали доносился приглушенный расстоянием рокот дизельного движка, да где-то поблизости сдуру хрипло загорланил петух, просясь в суп. В траве деловито жужжали пчелы, небо над головой было не правдоподобно синим, а еще не успевшая запылиться зелень радовала глаз свежестью цвета, которую можно увидеть только в мае.
Гаркун бодро пересек двор, даже не посмотрев в сторону избы, и свернул за угол бетонного бункера.
Мышляев последовал за ним и на мгновение остолбенел: за углом виднелся еще один ангар, аккуратно врезанный в склон холма. Высоченные железные ворота, в которые запросто прошел бы двухэтажный автобус, были приоткрыты, а немного правее возвышался собранный из крепких двутавровых балок каркас еще одного строения, похожего на теплицу.
– Прожекты, – хихикнув, сказал Гаркун, заметив состояние своего приятеля. – Сотни прожектов, для завершения которых требуются время и деньги.
– Ну, время – это ладно, – преодолев легкое обалдение, сказал Мышляев. – Но ведь во все это вбуханы тысячи баксов. Да что я говорю – тысячи! Десятки тысяч, сотни!
– Вот тут-то ты как раз и не прав, – заявил Гаркун, боком спускаясь по довольно крутой тропинке. – Денег у этого парня сроду не было. Все это создано буквально из ничего, поверь. То есть, конечно, какие-то деньги на это пошли, но все они были заработаны попутно, между делом, и лишь потому, что совсем без них не обойтись… Давай, заходи, не стесняйся!
Вслед за продолжающим бормотать Гаркуном Мышляев вступил под терявшиеся в полумраке своды ангара. Когда глаза привыкли к скудному освещению, он разглядел справа и слева от себя кажущиеся бесконечно длинными стеллажи, заваленные инструментом и разрозненными деталями каких-то
Стеллажи эти двумя непрерывными стенами поднимались до самого потолка. Свободное пространство между ними было залито бетоном. В дальнем конце помещения поблескивал замасленными деталями сложный колесный механизм непонятного назначения, а прямо перед Мышляевым стояла конструкция, которая больше всего напоминала наполовину собранный одноместный вертолет.
– Черт подери, – сглотнув от волнения, пробормотал Мышляев. – Ни за что бы не поверил, что такое бывает. Ну, есть психи, которые по десять лет собирают из ворованных гаек какой-нибудь уродливый автомобиль. Недавно по телеку показывали одного, который всю жизнь строил вертолет, поднялся на нем в воздух и разбил его к чертовой матери.
Но это.., это… Глазам своим не верю.
– Я тебя предупреждал, – напомнил Гаркун и нырнул в неприметный узкий проход между стеллажами. – Осторожно, тут ступеньки. Крутые, мать их…
Ступеньки на поверку оказались отвесным металлическим трапом, который вел в подвал. «Чокнутый профессор», которого, как выяснилось, звали Михаилом Шубиным, жил именно здесь. Точнее, жил он в своей мастерской, расположенной наверху, а в подвале Шубин спал, принимал пищу и отдыхал, читая техническую литературу, которой здесь было больше, чем в любой библиотеке. Разгороженный на отдельные отсеки подвал по размерам не уступал пятикомнатной квартире Мышляева, и, тем не менее, здесь было тесно от книг, журналов и электронной аппаратуры, которая стояла повсюду, беззастенчиво вывалив наружу свои разноцветные потроха.
Хозяин оказался невысоким жилистым мужиком с волнистой темной шевелюрой, которая на висках заметно отливала серебром. Черные глаза на худом и темном, лишенном возраста лице были неожиданно спокойными и мудрыми, как будто Шубин знал нечто недоступное пониманию гостей. Говорил он медленно, с расстановкой, а большие руки с темными от въевшегося машинного масла ладонями свободно висели вдоль тела, словно были отдельными от него живыми существами, нуждавшимися в кратком отдыхе, пока хозяин занят разговором.
Поставив на самодельную электроплитку архаичный эмалированный чайник, Шубин усадил гостей на дощатый топчан, который, судя по продавленному матрасу и драному солдатскому одеялу, служил ему постелью, а сам примостился на шатком табурете у грубого самодельного стола. Стол был завален какими-то засаленными чертежами и справочниками, и Шубину пришлось сдвинуть их в сторону, чтобы освободить место для оловянной тарелки с подсохшим батоном и блюдечка с подтаявшим куском масла.
Гаркун сделал глубокомысленное движение бровью, и Мышляев послушно извлек из портфеля купленную по дороге бутылку водки – точнее, одну из трех купленных по дороге бутылок. Мышляеву ничего не оставалось, как во всем положиться на Гаркуна: то, что он увидел, совершенно выбило его из колеи, и теперь он понятия не имел, как разговаривать с этим полоумным изобретателем. Прежде ему никогда не приходилось иметь дела с подобными типами, хотя на своем веку он повидал и пройдох, и простофиль, и таких людей, которым убить человека было все равно что плюнуть. Он всю жизнь гордился тем, что может найти общий язык с кем угодно, но Шубин вызывал у него необъяснимую робость.
Это было странно, поскольку Мышляев невооруженным глазом видел, что перед ним классический простак из той породы, представителям которой можно продать галоши в сердце Сахары или холодильник на Северном полюсе.
Покосившись на водку, Шубин отрицательно покачал головой.
– Извини, Гена, – сказал он, – но днем я не пью. Я вообще теперь пью редко. Времени жалко.
Жизнь слишком короткая, а успеть хочется много.
Вертолет видал? Сосед заказал – поля опрыскивать.
Полгода уже вожусь, все никак до ума не доведу.