Грустный рассказ о природе N 6
Шрифт:
Прошла неделя и снова явился сержант. После усиленной физической подготовки, включая и отжимание в единственной на поляне луже, я понял, что он лишний на этой суровой земле.
Снова грохнул из пушки по той стороне границы.
Сержант, прихватив еще несколько банок консервов, приказал, чтоб к его следующему приходу поляна была расширена, а разметочные валуны были передвинуты на двадцать метров от центра каждый. Хорошенькое дельце! Самый маленький из них весил несколько тонн!
– Что ж, - решил я, - следующий
Целую неделю я перебирал мелкие валунчики, пока не нашел один серенький с удобными выемками для пальцев.
Сержант прибыл ровно в семь утра. Столкнул меня ногой с кровати и приказал встать.
Около часа я бегал на месте, высоко поднимая колени. Потом вышли на поляну.
– Почему не выполнен приказ?
– сержант побагровел от злости, глянув на валуны.
– Не смог.
– В армии не существует "не смог"! Упор лежа принять!
Я нагнулся, схватил подготовленный камешек и с размаху всадил им по лошадиному лицу, целясь в висок.
Показалось, что лицо проломилось, как оконное стекло, в которое попал камень. Сержант опрокинулся на спину. Нос его был расплющен. Вообще валунчик сровнял все черты его лица. Остались лишь общие очертания лошадиного черепа.
– Видно, долго ты этого ждал, - подумалось мне.
– Я оттащил труп метров на триста в лес, раздел его. Сапоги не взял, а одежду прихватил и вернулся на спецточку.
Х/б решил приспособить под ветошь для чистки оружия.
Через день трупа на месте уже не было. Даже обглоданные кости не белели. Пропали и сапоги. Может, зверь потрудился, а может, и нет. Но хотелось думать, что зверь. Так спокойнее.
Несколько дней я ждал, когда наступит раскаяние; но так и не дождался. Более того, я почувствовал себя настолько правым, что смог бы, наверное, убивать этого сержанта по три раза в день: вместо завтрака, обеда и ужина. Но по идее за ним должны были прийти, его должны были разыскивать, и этого я действительно боялся.
Пушка была смазана, ствол - начищен. Спецточку я содержал в образцовом порядке. Наступил день стрельбы, но никто не пришел. Я долго бродил по поляне, раздумывая: стрелять или нет. И решил не стрелять. Призовут к ответу - скажу, что сержант приказал без него огонь не открывать. Пусть его разыщут и спросят.
Непривычно спокойно прошел огневой день недели. День был спокойным, но вечером, сидя в землянке, я услышал какой-то шум. Выглянув, заметил фигуру человека, заглядывавшего в яму с пушкой. Враз вспомнив устав, схватил винтовку и выскочил на поляну.
– Руки вверх!
– крикнул я.
Человек обернулся, спокойно поднял руки. Я подошел.
– Документы!
Он порылся в нагрудном кармане кителя и подал мне сложенный вчетверо лист бумаги. Я развернул.
"Предъявитель сего, штабс-капитан И.С.Бургасов командируется в распоряжение командующего 1-й Донской армии генерала А.Шкуро".
Я узнал офицера. Это он должен был погибнуть несколько дней назад.
– Так вы живы?
– я не смог сдержать удивления.
– Так точно, господин рядовой. Извините, это я кажется вам проиграл партию в шахматы?
– он, прищурившись, смотрел мне в глаза.
– Да, на заставе.
– Если я не ошибаюсь, эта партия была вашим последним желанием?
– Да, - кивнул я.
– Тогда выслушайте мое последнее желание.
– Я не собираюсь вас расстреливать. Говорите, если хотите...
– Я хотел бы сдвинуть прицел этой пушки.
– Зачем?
– Вы понимаете в чем дело, раз в неделю она стреляет по железнодорожной станции Максатиха и попадает в состав. Но ведь по рельсам не только военные эшелоны ходят. На прошлой неделе снаряд попал в санитарный поезд. Не стану вам рассказывать, что там было. Я понимаю, что на войне гибнут не только военные...
У меня закружилась голова. Я попал в санитарный поезд?! Я, который никакого отношения не имел к гражданской войне, который и родился-то после первого полета в космос. Я согласен ответить за убийство сержанта. Мне легко объяснить, за что я его убил. Но как мне ответить за пушечную стрельбу?!
– Что ж вы молчите?
– негромко спросил офицер.
– Вы выполните мое последнее желание?
Я не знал, что ответить. Я слишком многого не знал. Я даже не знал, кто у кого в гостях: я у штабс-капитана Бургасова или он у меня.
– Надо подумать...
– с трудом выдавил из себя я.
– Но ведь вы не выстрелили сегодня!
– Это слишком разные вещи: не выстрелить и сдвинуть прицел.
Тут я заметил, что на Бургасове сержантские сапоги. Почему-то на душе стало легче, даже не смог сдержать улыбки.
Штабс-капитан перехватил мой взгляд, тоже довольно посмотрел на свои сапоги и потопал несколько раз на месте, желая, должно быть, показать, что они ему впору.
Я промолчал. Промолчал и он. Возникло впечатление, будто убитый сержант, а точнее, не он сам, а его сапоги, нас сблизили и породнили.
– В моей роте вчера один солдат фельдфебеля на штык насадил, заговорил Бургасов.
– Дерьмовый фельдфебель, может, вы его помните: низенький, вихрастый. Перестарался в своем рвении сделать из людей солдат.
Я кивнул. Было ясно, что он меня не осуждает.
Ночевали мы с Бургасовым в землянке на одной кровати. Во сне он разговаривал сам с собой. Говорил громко и внятно. О каких-то неотправленных письмах, о том, что никогда не покинет Россию, об умершей матери.
Утром я все-таки позволил ему сдвинуть придел.
– Благодарю, - сухо произнес Бургасов.
– Это благородно.
Я пожал плечами.
– Ну, прощайте!
– протянул руку штабс-капитан.
– В распоряжение 1-й Донской?
– спросил я.