Груз небесный
Шрифт:
По возвращении из караула и Веригину, и начкару пришлось давать объяснения командиру роты и замполиту. Правда должность последнего уже так не называлась, он был помощником командира роты по воспитательной работе.
И первый, и второй действия Веригина и начкара одобрили. Иначе не могло и быть: неделю назад замполит проводил с ними занятия, на которых говорил о том, что в армии США пышным цветом расцветает казарменное хулиганство, и что эта зараза добралась и до Российской армии, но у нас командование объявило ей решительную борьбу, и она, в скором времени, будет окончательно
– Одним из факторов такого искоренения, – говорил бывший замполит, – есть «выявление всех случаев казарменного хулиганства и своевременное реагирование на него командования. Хулиганство нельзя скрывать, ибо скрывающий свою хворь – обречен».
Наверное, исходя из его последних слов будущие офицеры не стали прятать факт хулиганства и поступили так, как и должны были поступить…
Прошло три дня, и все опять изменилось, и тот же замполит заговорил с Веригиным и бывшим начкаром так, как говорят взрослые с неразумными детьми… Начкар – он же комод [10] Веригина, до училища уже отслужил срочную и кое в чем разбирался. Фамилия его была Щеглов, а поскольку он был родом из Черниговской области, имел кличку Щеглов-из-хохлов. Щеглов «мгновенно врубился» и согласился с тем, что «во время несения службы ничего не произошло». Ну, прибежал к нему в караул солдат, ну, отправил он его в роту, чтобы не болтался в служебном помещении в выходной день, но предполагать, что произошло у этого солдата с другим он не может, не присутствовал…
10
Комод (сленг) – командир отделения.
С Веригиным было сложнее: он называл вещи собственными именами.
На пятый день его и Щеглова пригласили в прокуратуру, именно пригласили, так сказал им замполит, а не вызвали. Командир роты выписал им увольнительные, и они поехали на автобусе тем же маршрутом, что ехали в караул на машине… Щеглов попал к одному из помощников прокурора гарнизона, Веригин – к следователю Бугаю…
В училище Диму ждал Щеглов, он приехал на полчаса раньше.
– Ну что? – спросил он.
– Подтвердил факт избиения, – ответил Веригин.
– А ты видел этот факт? – спросил комод.
– Нет, – ответил Веригин, – но ты же не дурак, чтобы отрицать, что Ващанов исколотил Гуляева.
– Не дурак, – сказал бывший начкар.
– Ну вот…
– А-а, – махнул рукой комод, – ты хоть знаешь, что Гуляев написал объяснение, что «употреблял спиртное и что-то там, в лаборатории разбил, а, разбив, испугался, что придется отвечать, заорал и побежал к часовому…» Тебе показывали его объяснительную?
– Нет.
– Конечно, зачем тебе ее показывать, ты же ничего видеть и слышать не хочешь.
– Но его на что-то купили.
– Возможно, но тебе какое до этого дело.
– Ну да, купили, – продолжал Веригин, не слушая Щеглова, – ему наверное, сказали, что Ващанова вот-вот уволят, а его все же возьмут лаборантом несмотря ни на что… Я не пойму только, зачем это им?
– Хм, –
– И они стараются не выносить сор из избы, а наши командиры ей помогают?
– Да, но здесь есть еще что-то.
– Что именно?
– Кто-то решил прокуратуру этим случаем подставить и раздувает этот пожар… Ну, а ты оказался между молотом и наковальней со своей честностью и твердолобостью… Зря ты стал бодаться… Вот повесят на тебя ярлык правдолюбца – век не отмоешься.
– А что, правдолюбцем быть плохо?
– Не знаю, – сказал бывший начкар, – попробуй, расскажешь…
– А что же делать?
– Не вмешиваться в эти дрязги, они нас с тобой не касаются, это большие паны дерутся, а чубы будут трещать у холопов, если они, конечно, не сообразят, что их позиция нужна одной из воюющих сторон. Да, впрочем, ты ничего не сможешь доказать.
– Почему?
– Потому что ты в армии.
– Ну и что?
– А в армии иногда, в интересах службы, приходится называть черное – белым, а белое – черным. Это парадокс армии, но без него она не сможет выполнять свою задачу. Военнослужащий должен выполнять задачу, которая для гражданских может показаться абсурдной. Понял?
– Понял, и в чем-то даже согласен. Единственное, чего я не могу принять, так это то, что меня можно кормить дерьмом, и я его съем из корпоративных соображений, но требовать, чтобы я говорил, что мне вкусно…
– Да кому ты нужен, – сказал комод, – кто тебя будет спрашивать об этом, съел и достаточно… Ты слишком себя любишь.
– И все же я остаюсь при своем мнении.
– Как знаешь…
На следующий день у него состоялся такой же разговор с замполитом. Но начкар недаром назвал его упертым и твердолобым.
– Я пришел в училище, в армию, чтобы защищать других, а в этой армии не могут защитить человека от казарменного хулигана…
Замполит после этих слов прервал беседу и сказал Веригину, что тот свободен…
Возможно, на этом конфликт был бы исчерпан, но на следующий день его направили в санчасть, где с ним беседовал нервный, с клочковатой бородой врач, судя по идиотским вопросам, которые он задавал, – психиатр…
После разговора с психиатром Веригин понял: его поведение для всех является отклонением от нормы, а если так, то он не согласен с нормой и…
Веригин написал рапорт с просьбой отчислить его из училища.
Как ни странно, рапорт был подписан почти мгновенно. Никто не поговорил с ним, не поинтересовался мотивами: рушилась огромная страна, разваливалась армия, и каждая ее клеточка в этот момент думала о том, как выжить ей. Хотя давно известно, что клеточки выживают только тогда, когда думают и работают на весь организм, будь то организм человека или государства.
Равнодушно отнеслись к поступку Димы и его однокурсники. И только курсанты третьего и четвертого курсов прямо называли его дураком, но не за то, что он написал рапорт, а за то, что написал его слишком рано.