Грязь кладбищенская

О Кайнь Мартин

И вот Томасу Внутряху новая изгородь…

– О, ну точно. Он ведь сам мне про это рассказывал…

– Заходит Нель: “Как ты сегодня, Томас? Немногого же ты добился на этом поле, помоги тебе Бог. Честное слово, ты его почти и не засеял, только крошечный уголок, а тебе и осталось-то всего две недели. Конечно, нелегко человеку управиться в одиночку. Теперь уже поздновато сажать картошку. Ведь уж первый майский день на дворе! Как обидно, что эти – это я про семью Катрины – не уделили тебе ни дня, а сами закончили сеять уже две недели как. Надо мне сказать Пядару зайти к тебе завтра. Нет лучше места для нас обоих до конца наших дней, Томас, чем где-нибудь в уголке у очага…”

И вот на поле Томаса Внутряха закончили сажать картошку…

– Ты думаешь,

он сам бесперечь мне об этом не рассказывал?..

– И все равно никто по правде не знает, как все было, кроме тех, кто жил с ними рядом, в одной деревне…

– Катрина всегда особенно старалась перетащить его к себе в дом, только черта лысого у нее получилось. Говорю тебе, Томас Внутрях был не лыком шит. Даже если его кто пытался провести…

– Ты правда думаешь, я этого не знаю?..

– Никто, кроме тех, кто жил с ними в одной деревне, по правде этого знать не может. Томас Внутрях был привязан к своей лачуге, как король к своей короне. Если бы он переехал к любой из сестер, другая бы точно от него отвернулась. И уж точно любая из них потеряла бы к нему всякий интерес быстрее быстрого, стоило ему только расстаться со своей полоской земли. Вот он и не расставался. Старый он лис, Томас Внутрях…

– Думаешь, я сам этого не знаю…

– Вот именно, что не знаешь. И никто не знает, кто не жил с ними в одной деревне. Но всякий раз, стоило ему немного выпить – в праздник, или в пятницу, или в любой другой день, – тут уж начиналось настоящее веселье. Особенно когда он втемяшил себе в голову жениться.

– Дьявол побери твою душу, ты что же думаешь, я редко такое видел у Пядара Трактирщика, стоило Томасу чуть напиться?..

– Я с ним как-то встретился однажды, и вот уж тогда смеху-то было. Пять лет назад это случилось, за год до того, как я умер: “Женюсь, – говорит. – У меня добрый надел земли, полгинеи пенсии, и сам я еще силен да свеж. Дьявол побери твою душу, вот женюсь. Женюсь и все, голуба… Дай-ка мне бутылку виски, Пядар”. – Пядар был тогда еще живой. – “Только самого лучшего, и немедленно. Дьявол побери твою душу, вот сейчас же и пойду искать себе жену”…

– Очень хорошо помню тот день. Я вывихнул себе лодыжку…

– И вот входит Катрина и говорит ему шепотом на ухо: “Пойдем ко мне домой, Томас, а наш Патрик уж постарается поискать тебе жену. Только вы об этом немного потолкуете”…

Потом заходит Нель и шепчет ему в другое ухо: “Пойдем со мной домой, Томас, дорогой, у меня там уже немного мяса готово и капелька виски. А наш Пядар пойдет поищет тебе жену – сразу, как вы чуток перекусите”…

Томас нацелился посвататься к Норе Шонинь в Паршивом Поле: “Хоть она и вдова, – сказал он Нель и Катрине, – дьявол побери твою душу, никакой ее вины в том нету. Женщина она все еще моложавая. Дочери ее, что замужем за вашим Патриком, Катрина, и вовсе не больше тридцати двух – тридцати трех. Так что мать ее для меня по-прежнему резвая кобылка”. Вот так и говорил, честное слово. Ты-то про это знал?..

– Какого же дьявола ты думаешь, что я про это не знал?..

– Да ну, с чего бы тебе про это знать, если ты не жил с ними в одной деревне?..

Их счастье, что у Томаса была всего одна хижина, не то они бы разорились, перекрывая ему кровлю. Семь раз поищи – не найдешь под небом дома, куда уходило бы столько соломы, сколько на этот. Катринин Патрик перестилал северную сторону крыши от щипца до щипца каждый год. Патрик – отличный кровельщик. Осокой он ее крыл. И притом не самой худшей. На эту сторону больше не понадобилось бы ни соломинки лет четырнадцать-пятнадцать. А на следующий год приходил Пядар, сын Нель, с лестницей и с колотушкой. Поднимался на северную сторону… И как думаешь, что он делал с той крышей, которую Патрик настилал год назад? Сбрасывал вниз и так и раскидывал валяться по всей улице. Не сойти мне с этого места, если я тебе соврал хоть словом. Ни единого стебелька не оставлял из той осоки, что настилал Патрик между двумя щипцами, все скидывал.

“Скоро на тебя сверху начнет капать, Томас”, – говорил он. Клянусь

Святой Книгой, я сам слышал, как он это сказал. “Прошлогодняя кровля никуда не годится. Интересно, как она хоть каплю сверху удержала. Это же наполовину размякший вереск. Хочешь – сам посмотри. Он, должно быть, не сильно старался, когда нарезал, стоял на твердой земле. А если тебе нужна осока, придется зайти поглубже в болото и замочить ноги. Погляди-ка на мою осоку, что я собрал на самой середке Рыжих топей”…

И крыл обе стороны дома, да хоть бы и так, только работа-то была неряшливая. Сам дьявол не сделал бы халтурней! Она и трех лет не выдерживала. Просто беда…

– Ты вот, пока рассказываешь, небось думаешь, что я про это не знаю…

– Да никто про это и слыхом не слыхивал, кроме тех, что жили с ними в одной деревне…

В другой раз я увидел их обоих возле дома, Катрининого Патрика и Пядара Нель. Патрик стоял с северной стороны, у него была лестница и колотушка. Пядар – с южной, у того лестница и колотушка были свои. И вот попробуй назвать работой то, что они делали. Нелегко им приходилось. Томас Внутрях взгромоздился на большой камень у ближнего щипца, потягивал трубочку и поддерживал беседу с обоими одновременно. Я проходил мимо и присел на камень рядом с Томасом. А шум такой, что и пальца у себя в ухе не услышишь, если воткнешь, – из-за этих двух колотушек.

“Что думаете, – говорю я, – может, одному из вас лучше перестать стелить и пойти подсобить другому, если Томас вам здесь не помощник. Или так, или по очереди, чтоб один крыл, а другой помогал…”

“Рот закрой, – говорит Томас. – Ты что, дьявол побери твою душу, они ж идут ноздря в ноздрю, дай им Бог здоровья! Оба прекрасные кровельщики. Я вот не вижу у одного над другим преимущества, ни в дюйм, ни в ноготочек”…

– Тебя послушать, так всякий думает, что я ничего про это не знаю…

– Да ты в самом деле и понятия не имеешь…

– …“Сын Нель строить стены из камня старался,Сын Кэти по крышам мастером был…”– …“А Томас Внутрях все над ним насмехался,Ведь Патрик всегда его ренту платил”…

– Не платил! Не платил он! Нет! Эй, Муред. Муред. Я сейчас лопну! Лопну я…

6

– …Могильщик! Такого олуха еще поискать…

– Интересное дело, Катрина. Если у него есть карта, что же он не может отличить одну могилу от другой…

– К Богу в рай тебя с твоей дурацкой картой! В этой его глупой карте не больше толку, чем в том, как Житель Восточной Окраины делил землю щипцами по золе во время “нарезки” [47] .

– И все же, Катрина, я сохранил свой надел на окраине деревни, хоть всякий встречный-поперечный старался присвоить его себе. Нет лучше места, чтобы откармливать скотину…

– Слыхали, как этот слепень опять разжужжался?..

– Все-таки странно, Катрина. Если покойники похоронены не в тех могилах, почему же никто об этом не заявит… Не напишет в гавермент [48] , не расскажет священнику или Рыжему Полицейскому…

47

Система нарезки земли пришла на смену старым общинным владениям, когда поля делили между несколькими арендаторами, которым доставались внаем (ирл. rond'ail, англ. rundale system). При новой системе землепользования землю нарезали индивидуальными полосами, которые пролегали от побережья до границы болот или общественных пастбищ.

48

Гавермент – правительство (искаж. англ.).