Грязная жизнь
Шрифт:
В то время как Маркос Димитриу получает свой минет, разговор становится приглушенным.
Аслан Садык, турок из «Потерянных мальчиков», подносит зажженную сигару к губам и слегка затягивается, выдыхая густой дым вокруг себя.
— Вы все слышали о том, что случилось с Барисом?
Наступает тишина. Даже Маркос замирает, мягко отталкивая женщину, которая полностью состоит из сисек и толстых губ. Она надувает губы, и он застегивает брюки, прежде чем нежно погладить ее по щеке и присоединиться к мужчинам.
Все взгляды устремлены на Аслана, и,
— Чертовы копы схватили его. Они знали, где находится его конспиративный офис. Нашли всех. Большинство его людей уже мертвы. Те, кто еще живы, просто ждут момента, чтобы повеситься. — Он оглядывает комнату. — Я слышал, что один из его людей уже сделал это с простыней на больничной койке. — Он изображает петлю, затянутую у него на шее. — Все кончено. От этого уже не оправишься. Он потерял все.
В тишине звучит тяжелый акцент Титуса Окоя, либерийского торговца оружием.
— Как же так? — спрашивает он, и его смуглое лицо озадачено. — А как они его нашли?
Аслан не отвечает, просто с явным интересом оглядывает собравшихся вокруг него людей.
Полная противоположность Титуса, Ларс Одегард из «Норвежской шкуры», скептически смотрит на Аслана сверху вниз своим тонким бледным лицом.
— Если я правильно расслышал, в твоем тоне есть нотка обвинения, Аслан. — При этом ясном заявлении Аслан пожимает плечами, его брови приподнимаются в притворной невинности, и Ларс проводит рукой по своим белокурым волосам, выглядя так, будто он хотел бы бросить свой стакан прямо в лоб Аслана, оставив там кровавое месиво.
Ларса не успокоило молчание Аслана по этому поводу.
— Скажи мне, турок, кто из нас выиграет от того, что Эгон будет выбит из игры?
Я не в настроении для этих бессмысленных дебатов, но Аслан сегодня ведет разговор с серьезными мужчинами. Напряжение растет, и мне нужно восстановить спокойствие. Я закатываю глаза.
— Никто из нас не выигрывает непосредственно от ухода из дела Эгона Бариса, но ведь мы являемся бизнесменами. — Я ухмыляюсь всем сидящим за столом, снимая напряжение. — Вопрос не в том, кто выиграет от того, что этот албанский психопат потеряет свое место в нашем мире. — Некоторые из мужчин хихикают, а другие улыбаются в знак согласия. — Вопрос в том, кто из нас будет настолько глуп, чтобы не захотеть занять ту сферу услуг, которую он больше не будет предоставляет?
Мужчины разражаются восторженным смехом, хлопают в ладоши и кивают в знак согласия с моими словами, о которых думали все остальные. И мрачные чары Аслана рассеиваются.
Я смотрю Аслану в глаза, и в моих собственных глазах звучит предупреждение, когда я признаю:
— Потому что я бы так и сделал. — Подношу стакан к губам и опрокидываю его, одним плавным глотком выпивая содержимое, и с громким звоном ставя стакан на стол. — В одно гребаное мгновение.
Элиас Муньос, американо-аргентинский босс «Лос-Гатос Негрос», к которому ты ходишь на все его вечеринки с наркотиками, поднимает
— Хорошо сказано, Юлий. Проницательно, как всегда.
Я склоняю голову к нему в молчаливой благодарности, когда официантка топлесс подходит со свежим стаканом узо. Я осторожно проверяю свои наручные часы и вздыхаю, глядя на дисплей.
10: 07 вечера.
Твою мать.
Борюсь с желанием провести рукой по глазам и устало вздыхаю. Эта встреча продлится до глубокой ночи, и я застрял в комнате, полной возбужденных мужчин, когда я мог бы быть в своей постели, спать рядом с ходячим влажным сном.
Похоже, что сегодня ночью время будет двигаться медленнее, чем когда-либо.
Мои пальцы стучат по твердому мрамору стола, и я смотрю на стену, думая о том, что Алехандра, возможно, скажет мне завтра. Теперь меня уже ничто не шокирует. Все, на что надеюсь, — это то, что я смогу использовать, чтобы помочь освободить ее.
Освободить.
Я хмурюсь, от этого слова.
На мой взгляд, свободу переоценивают.
Человек говорит нам, что у нас есть свобода слова, но карает нас, когда мы говорим что-то, что не соответствует его идеалам. У нас есть свобода идти туда, куда нам заблагорассудится, но нам говорят следовать по пути, проложенному для нас. Нам велят говорить то, что мы думаем, но постоянно зашивают рот, приказывают слушать тех, кто, по-видимому, знает лучше.
Нет.
Свободу определенно переоценивают.
Кроме того, вряд ли Алехандра когда-нибудь станет по-настоящему свободной. Ей будет позволено попробовать свою свободу через меня. Цена будет очень высока, и когда придет время, я отдам ее, и что-то мне подсказывает, что Алехандра будет чертовски зла, когда все это всплывет наружу.
Для меня не очень хорошо то, что я скрываю это от нее, но нутром чувствую, что после того, как дым рассеется, она примет мой жест за то, чем он является на самом деле. Высший акт защиты.
Минуты текут медленно, и я ни с кем не пытаюсь завязать разговор. Я и в лучшие дни не очень-то разговорчив. Отвлекаюсь, когда в комнату входит женщина в черном костюме и, нагнувшись, говорит что-то на ухо Луке Павловичу, прозванному всеми женщинами хорватской сенсацией, владельцу заведения, в котором мы сейчас сидим. И потому, что я не смотрю на него, то пропускаю хмурый взгляд, который он бросает в мою сторону.
— Юлий, брат мой. — С другого конца стола он чуть ли не рычит: — К вам посетитель.
Тишина, достаточно ясная, чтобы услышать, как падает булавка.
Все глаза устремлены на меня.
Ну и черт с ними.
Это нехорошо. Главное правило нарушено. Вы никогда не раскрываете Место встречи, и, видит Бог, я этого не делал.
Я не могу скрыть своего замешательства.
— Прошу прощения?
Женщина стоит рядом с Лукой и передает сообщение.
— Вас хочет видеть один джентльмен, мистер Картер. Он ждет вас в конференц-зале номер два.
Мой взгляд останавливается на Луке, и я отвечаю спокойно: