Гуннар Эммануэль

Дельбланк Свен

— Самому за руль садиться не стоит, коли выпил, — заявил он в конце концов.

— Да уж, бывает, — сказал Перссон, подозрения которого теперь подтвердились.

В молчании они подъехали к церкви Тенсты. Гуннар Эммануэль вышел из машины. Выглядел он, по словам Перссона, жутко. Глаза совсем заплыли, слезы текли ручьем. Может, наркотики или что-нибудь в этом роде?

— Удивительно, как поют жаворонки, — сказал Гуннар Эммануэль.

— Такая уж сейчас пора.

— А солнце совсем низко.

— Да, вечереет.

— Я оставлю конверты в машине.

— Вот как.

— А теперь я пойду в церковь.

— Ага.

— Ну, тогда до свидания и большое спасибо.

Он

пожал водителю руку и чопорно попрощался. Перссон пожалел, что согласился на эту поездку, но сейчас отступать было поздно. Он наблюдал, как Гуннар, хромая, направляется к входу в притвор. Больше он своего пассажира не видел.

Больше ни один человек не видел Гуннара Эммануэля.

Прождав полчаса, Перссон пошел в церковь его разыскивать. Но там был только церковный сторож, который ничего не знал и ничего не заметил. За эти полчаса никто не входил и никто не выходил. Гуннар Эммануэль бесследно исчез в церковном притворе.

Рольф Перссон, подождав еще немного, начал исследовать конверты, лежавшие стопкой на заднем сиденьи. Один был адресован «Рольфу Перссону, водителю такси, Уппсала». Конверт содержал двести крон и листок бумаги, на котором фломастером было написано: «Это плата за поездку, если я не вернусь. С сердечным приветом, Гуннар Эммануэль Эрикссон.»

Еще один конверт был адресован мне и третий «Фру Берит Эрикссон, Мариеру, Хёген, 820 70 Бергшё».

Прождав еще какое-то время, Перссон вернулся в Уппсалу, чтобы сообщить о случившемся в полицию. Таким образом меня и подключили к этому делу, хотя вскоре выяснилось, что мои сведения для расследования никакой ценности не представляют.

Возможно, руководству университета и другим читателям будет интересно узнать, что в ходе полицейского расследования была установлена моя полная невиновность в этом деле — и как преподавателя, и как человека.

Полиция изучила конверт, адресованный мне, но не обнаружила ничего важного среди бумаг и отдельных заметок. В основном, это были фрагменты из длинного повествования о времени его испытаний, фрагменты, которые я здесь изложил, переписал или процитировал in extenso [25] . Кроме того, там были стихи и литературные наброски, к сожалению, весьма низкого качества. Может, контрольные или экзаменационные работы, отчаянные попытки доказать, что он все-таки был своего рода писателем.

25

Полностью (лат.).

Никто не желал так горячо, как я, чтобы Гуннар Эммануэль в конце концов преуспел бы в своих литературных трудах. Увы, этого не произошло.

Я привожу здесь образчик поэзии Гуннара Эммануэля, дабы читатель смог сам составить себе представление о его старомодной и немного беспомощной лирике. Я выбрал стихотворение с религиозным мотивом.

«Спадут однажды темные покровы, Которыми сей мир земной укрыт, День вечности нам воссияет новый, И свет небесный путь мой озарит. Вопросы все тогда найдут ответы. Решится тайна, что меня гнетет. Все Сам Господь откроет нам всепетый, Мой дух всецело Божий путь поймет. Когда-нибудь незамутненым оком Узрю Того, кому я здесь молюсь. Когда-нибудь

в обители высокой Пред ликом я Господним появлюсь. И узы, что во временной юдоли Меня связуют с ближними пока, Очистит в небесах Господня воля И навсегда скрепит Его рука. Мы будем там, в чертоге безупречном, Мой милый друг, что здесь мной обретен, О жизни говорить в покое вечном, О вечной и о сгинувшей, как сон [26] .

26

Перевод Д. Афиногенова.

Тот, кто хоть немного был знаком с личными проблемами Гуннара Эммануэля, не может читать это стихотворение без некоторого душевного волнения. Но оно имеет ценность скорее как личный документ, а не как произведение искусства, и это относится ко всей остальной его поэзии. Я не собираюсь утомлять читателя дополнительными цитатами. Не стал я отдавать этот материал и издательским рецензентам, с одной стороны, учитывая качество стихов, а с другой — зная, что издание поэзии в наше время — экономическая авантюра.

Но наш с Гуннаром совместный рассказ о его последних месяцах и окончательном исчезновении может представить определенный интерес, если не с литературной точки зрения, то хотя бы с социальной и психологической.

Задним числом надо признать, что Гуннар Эммануэль частенько вел себя непозволительно наивно, и его постоянные вопросы и мучительные размышления нередко испытывали мое терпение. Возможно, именно чувство раздражения отчасти наложило на мое повествование тот отпечаток насмешки и иронии, который так сильно не нравился самому Гуннару. Задним числом я однако хочу заверить, что Гуннар Эммануэль был порядочным юношей с серьезным намерениями, во многих отношениях заслуживавшим уважение и симпатию. Тем не менее обработка материала потребовала бы слишком много времени; я написал то, что написал, и даже насмешка может быть ценна как документ, зафиксировавший встречу интеллектуала с немного косноязычным человеком.

Упомянутый конверт вообще-то был не последней весточкой, полученной мной от Гуннара. Во время полицейского расследования мне пришло извещение на получение заказного почтового отправления, о котором я в суматохе забыл. Только после повторного напоминания я сходил на почту и забрал коричневый конверт.

Он был от Гуннара Эммануэля и отправлен, очевидно, в тот же день, когда тот совершил свою последнюю поездку в церковь Тенсты. В конверте лежали три сотни крон, портрет Фрёдинга, вырезанный из какого-то учебника, и короткая записка.

Дорогой Свен!

Посылаю тебе немного денег, чтобы ты наконец мог бы позволить себе снова написать настоящую книгу.

С дружеским приветом Гуннар Эммануэль.

У моего молодого друга были, похоже, несколько смутные представления об экономическом положении признанного писателя, пусть его письмо и очень трогательно свидетельствует о его благих намерениях. Я сохраню эту записку как память о симпатичной личности.

Надеюсь, что Гуннар Эммануэль теперь счастлив, где бы он ни находился.

Автор