Гурман
Шрифт:
— Нет! — Виктор вглядывался в лицо спящего мальчика.
Оно было спокойным, даже умиротворенным. Ведь дети не обременены проблемами и тревогами взрослых.
Сережа!
Все сходится. Густые темно-русые волосы. Слегка курносый нос. Упрямый изгиб губ. Глаз Виктор не видел. Ребенок крепко спал.
Продолжая стоять на коленях, Боков беспомощно смотрел на громадный, несуразный медный кувшин, из которого через отверстия свисали две клешни.
Кистей у ребенка не было. Мальчику, судя
— Нет, — снова сказал Виктор, словно это слово могло иметь хоть какое-то значение.
Он осторожно коснулся гладкой поверхности кувшина, в котором было заперто тело его спящего сына. На нем не было каких-либо задвижек или защелок. Только один запаянный шов и несколько отверстий — для рук, головы и сзади, очевидно, для выведения экскрементов.
Виктор хотел встать, но не смог. Слезы бессилия покатились из глаз.
— Она засунула его туда, когда ему исполнился год, — неожиданно раздался за его спиной голос Артура.
Виктор повернулся.
— Так делали в Древнем Китае, — вздохнув, произнес Малышев, который стоял в дверях с виноватым видом, нервно потирая костлявые руки. — Ребенка сажали в специальную вазу. Через несколько лет ее разбивали. За это время тело деформировалось, росло вширь, а не в длину. Императоры держали таких карликов при дворе. Мила хотела через два года выпустить его наружу, — вдруг добавил он с надеждой, словно это как-то могло повлиять на ситуацию.
Виктор ударил по кувшину.
— Вы разбудите его! — испуганно сказал Артур.
Боков открыл рот, чтобы ответить, но из его глотки вырвался дикий рык, не имеющий ничего общего с человеческим голосом.
— Вы не думайте. Мы с ним сказки читали, — торопливо пробубнил Артур. — Сережа очень одаренный. Смотрите! — Он поднял с тумбочки какую-то фигурку темно-желтого цвета. — Он сам вытачивает надфилем животных, медальоны разные, раскрашивает их, делает аппликации. — Артур достал из-под кровати изжеванный альбом. — Вот, посмотрите.
Глаза Виктора впились в жесткие картонные листы. Он засмеялся. Да, это весело и занимательно. Елочка из человеческих ногтей. Ежик, колючки которого сделаны из ресниц. Море из потрескавшейся кожи. Со спины, что ли, вырезали? Скала с рыцарским замком, башни которого вылеплены из зубов, а лес, расстилающийся внизу, — из волос. Цветочки. Ромашки и васильки из сосков.
— Не убивайте его, — пролепетал Артур, видя, как Виктор с перекошенным от безумия лицом поднялся на ноги.
— Аппликации, — повторил Виктор и снова залился смехом.
Он словно не замечал Живодера, шагнул к кровати и сорвал со стены один из ножей.
— Не надо! — взмолился Артур. — Это ваш сын. Мы учили с ним стихи. Он очень талантливый.
Боков наотмашь ударил Малышева ногой. Тот покатился в сторону и задел коробку, стоявшую у кровати. Из нее высыпались кости. Крупные и мелкие. Тазовые, бедренные, крестцы, позвонки, ключицы, ребра.
— Из этого он зверюшек вытачивает?
Артур кивнул, шмыгая носом. Из его рассеченной губы текла кровь.
Виктор присел над медным кувшином.
— Это не мой сын.
— Ваш, — ответил Артур, вытирая кровь. — Поверьте. Это так.
— Я все равно убью его! — заорал Боков, замахнулся тесаком и тут же застыл.
Мальчик проснулся. На Виктора глядели широко распахнутые глаза ребенка. Большие, пронзительные, темно-зеленые, похожие на изумруды. Такие же, как у его отца и деда.
«Убей его. Это не твой ребенок. Он не знает тебя, а ты — его. Это существо не имеет будущего!» — вновь заговорил тихий голос.
Виктор поднял над головой тяжелый нож.
— Катя! — Гаучо затряс девушку за плечо.
— Дверь! — закричала она.
Ей показалось, что железная махина дрогнула под натиском Милы.
— Держи ее!
— Успокойся! Заткнись! — взъярился Гаучо. — Она давно ушла.
Катя потерла глаза.
Снаружи царила тишина.
— Открывай, — приказал байкер. — Потом снова запрешься. Я тут не останусь.
Катя протянула ему ключ, боясь представить себе, как будет находиться в этой камере одна.
— Помоги мне встать.
Катя выпрямилась, стараясь не задеть стрелу, торчавшую в животе Гаучо, и помогла ему подняться. После этого она потянулась к замку.
В коридоре послышались тихие шаркающие шаги, и ее рука замерла на полпути.
Кто это? Мила, Артур или Виктор?
— Открывай, — прошипел Гаучо, видя, что Катя замешкалась. — Мне надоело быть тараканом под ванной. — Его рука с силой сжала столовый нож, подобранный на полу.
Шаги прекратились. Кто-то стоял возле камеры и тяжело дышал.
Катя посмотрела на Гаучо. Его бескровное, осунувшееся лицо было преисполнено решимости. Она затолкнула в скважину ключ и начала мысленно молиться.
Тут раздался усталый голос Дантиста:
— Гаучо? Старик, ты тут?
Катя улыбнулась и заплакала.
— Мама.
Виктор, намеревающийся размозжить голову ребенка, вздрогнул.
— Где моя мама? — спросил мальчик.
«Он красив!» Эта мысль пронеслась в голове Виктора, как вихрь.
Парень действительно был необычайно хорош. Сейчас, когда проснулся, он был еще больше похож на отца. Рука Бокова предательски качнулась, пальцы разжались, нож упал на пол.