Гусман де Альфараче. Часть вторая
Шрифт:
Вообразите сами, как они выглядели и что чувствовали, оказавшись совершенно голыми в полной народа комнате, а главное, видя перед собой своего врага, теньенте, заставшего их вместе. Однако обратимся к нему. Он тотчас же узнал Доротею. Он был так поражен, что трудно было бы сказать, кто из троих самый убитый. Опиши ему эту картину кто другой, он не стал бы слушать, и даже теперь не верил собственным глазам.
Изумленный, охваченный огнем ревности, теньенте не желал и думать о пощаде; он приказал отправить обоих в тюрьму, пылая местью к Клаудио и особенно к Доротее; ревнивец решил опозорить ее в отместку за то, что был ею отвергнут; больше того, он искал только предлога, чтобы схватить также и ее мужа, ибо ему казалось
Доротею закутали в покрывало и отвели в тюрьму со строгим наказом не выпытывать ее имя, пока не проведут судебное дознание; Клаудио же увели под конвоем отдельно. И как он ни старался этому помешать, уговаривая не доводить до беды и избежать огласки, от которой могло произойти столько несчастий, — ни мольбы, ни деньги не могли унять гнева в сердце теньенте.
Пленники очутились за решеткой, а теньенте бесновался, обуреваемый яростью. Вскоре огонь удалось залить, и пожар унялся в доме Клаудио, но не в сердце судьи, пылавшего жаждой мести. Было уже далеко за полночь. Измученный усталостью и злобой, он пошел соснуть, если удастся. На нем оправдалась поговорка: «Дай бог всякому поспать так, как он другим постелил». Спалось ему скверно, как вы можете сами догадаться. Всю ночь он придумывал, какую бы учинить расправу, чтобы виновные не смогли вырваться из его рук живыми или по крайней мере неопозоренными. Но, видно, распорядился без хозяйки: он еще и с постели не поднялся, когда Доротея вышла на свободу.
Сабина спала в глубине дома, в комнате по соседству со спальней своего господина, на случай если ему что понадобится. Она узнала обо всем происшедшем и тут же нашла спасительную лазейку.
Женщины обычно соображают быстрее, чем мужчины; не всегда надо долго раздумывать, чтобы добиться успеха.
Она положила в корзинку жирного каплуна, оставшегося от ужина, присовокупила к нему аппетитный кусок кабаньего окорока, бутылку крепкого вина, вкусный свежеиспеченный хлеб и взяла кошелек с реалами. Затем, взгромоздив себе на голову тюфяк, простыни и одеяло и надев на руку корзинку с припасами, отправилась в тюрьму. Придя туда, она сказала привратнику, что просит позволения отнести эту постель и ужин старушке дуэнье из дома их господина; теньенте, мол, велел посадить ее в тюрьму за то, что она отказалась дать его людям посуду, чтобы заливать огонь. Эти слова да четыре четверных реала, сунутых в руку, открыли ей двери, и привратник впустил ее в тюрьму с низкими поклонами, хотя не мог рассмотреть ее лица из-за постельного белья, свешивавшегося у нее с головы.
Она вошла с этой ношей в камеру к Доротее, которая сидела там ни жива ни мертва. Остальные узницы спали; можно было поговорить наедине. Беседа кончилась тем, что Доротея, надев зеленую юбку Сабины, позвала привратника и отдала ему ужин, объяснив, что несчастная дуэнья поклялась не есть и не спать на постели, пока ее не выпустят из тюрьмы. Обрадовавшись и возвеселившись, страж тут же занялся свининой и вином, отложив остальное на завтра.
Пока тюремщик угощался, Доротея взгромоздила на голову тюфяк и вышла из тюрьмы, оставив там вместо себя Сабину, и с двумя вчерашними сеньорами отправилась в дом Клаудио, где пробыла до утра, а наутро в сопровождении всех остальных дам вернулась домой к мужу, объяснив свое неурочное появление тем, что ей нездоровится и что поэтому она покинула монастырь раньше времени.
На другой день, во вторник, теньенте глядел орлом, весьма довольный всем, что совершил; но и Клаудио не забывал о себе: узнав, что сеньора спасена, он послал одного из своих друзей к главному судье с нижайшей просьбой отпустить его без позора, ибо над ним совершена несправедливость.
Теньенте же, отправившись домой обедать и подойдя к окну, чтобы окинуть злобным и мстительным взглядом жилище Доротеи, вдруг заметил ее самое и увидел, что она кушает вместе со своим мужем, сидя за обеденным столом.
Он оторопел, в голове у него помутилось, и он не поверил своим глазам. Тотчас послал он в тюрьму узнать, кто посмел выпустить вчерашнюю арестантку. Ему отвечали, что она тут. Он окончательно вышел из себя, и, верно, не раз мелькнула у него мысль, что он спятил с ума или видит сон. Так прошел весь день, а назавтра, когда в тюрьму явились для допроса главный судья с обоими помощниками, они приказали ввести Клаудио и женщину, задержанную вместе с ним. Те уже раньше назвали себя, личность их была опознана, и их отпустили домой.
Однако Клаудио не ушел от расплаты. Вернувшись домой, он увидел, что пожар уничтожил его дом и почти все имущество, причем в огне погибла его незамужняя сестра, бывшая в числе тех, что обманом увели Доротею; девицу эту нашли мертвую в одной постели с ключником; сгорело и еще трое слуг. Сии бедствия и срам, о котором сейчас же узнал весь город, так сразили Клаудио, так глубоко ранили его сердце, что он тяжко захворал. И молясь о выздоровлении не для того, чтобы наслаждаться жизнью, а в чаянии искупить свои грехи, он встал на ноги и, не сказав никому ни слова, ушел в лесной скит и там окончил свои дни в святости, вступив в орден святого Франциска.
Доротея продолжала жить со своим мужем по-прежнему, в любви и согласии. Теньенте же остался в дураках, отказавшись от предложенных ему дублонов и не сумев отомстить, а Бонифасио сберег свою честь. Дело в том, что Сабина и другие женщины, знавшие о его позоре, вскоре умерли. Так бог наказывает за преступления, совершенные против невинных и праведных.
За чтением этой повести и другими разговорами прошло время, и мы благополучно пристали к берегам Испании, о которой я так пламенно мечтал, когда мы носились по волнам, потеряв якоря, орудия, весла, донную обшивку и руль. Все это унесло море, а я остался в живых; было бы справедливее, если бы на дне морском оказался я.
Мы высадились в Барселоне, где я сказал другу моему, капитану Фавелло, что во время бури дал обет: если останусь жив и увижу испанскую землю, то не позже как через трое суток буду в Севилье, чтобы поклониться пресвятой деве дель Валье [118] , чьему покровительству поручил себя в минуту смертельной опасности. Он был до глубины души огорчен предстоящей разлукой. Но я не мог поступить иначе, опасаясь, как бы вдогонку за мной не послали легкую шхуну или другой корабль.
118
…поклониться пресвятой деве дель Валье… — Изображение этой святой девы находилось в севильском монастыре дель Валье, получившем название от улицы, на которой он был построен.
Я купил трех лошадей — для себя и своей клади, нанял нового слугу, сказал, что еду исполнять обет, и, никому не открывая истинных своих намерений, распрощался с капитаном — по-видимому, навсегда.
КНИГА ТРЕТЬЯ,
В КОТОРОЙ ГУСМАН ДЕ АЛЬФАРАЧЕ РАССКАЗЫВАЕТ КОНЕЦ СВОЕЙ РАСПУТНОЙ ЖИЗНИ — ОТ ВОЗВРАЩЕНИЯ В ИСПАНИЮ ДО ССЫЛКИ НА ГАЛЕРЫ, ГДЕ ОН ОТБЫВАЛ НАКАЗАНИЕ ПО ПРИГОВОРУ СУДА
ГЛАВА I
Распрощавшись с капитаном Фавелло и объявив ему, что едет в Севилью, Гусман де Альфараче направляется в Сарагосу, где знакомится с «Табелью о дураках»