Гусман де Альфараче. Часть вторая
Шрифт:
Сеньора моя супруга не собиралась ни в чем себе отказывать и совсем не умела беречь копейку. У отца она привыкла к баловству и роскоши, и когда вошла в мой дом, всякая домашняя работа была ей в тягость. Собрав все, что у меня осталось, я снова пустился в денежные дела, так же мало стесняясь выбором средств sicut erat in principio [127] .
Я давал деньги под залог, а тесть покупал у меня просроченные заклады или наоборот — смотря по тому, куда склонялась чаша весов; при этом мы старались сбывать эти вещи через вторые руки.
127
…sicut erat in principio (лат.) —
В заклад мы, как правило, брали золотую пряжу, старинное серебро, драгоценные безделушки, и когда находился покупатель, неукоснительно включали в продажную цену стоимость отделки и оправы; кроме того, мы всегда подсовывали вместе с ценными вещицами какую-нибудь дрянь, которую иначе невозможно было бы сбыть с рук.
Выручал я мало; всей прибыли едва хватало на то, чтобы кое-как перебиться. Доход был самый ничтожный, да и все мое состояние значительно уменьшилось, а мы его к тому же нещадно проживали и проедали; однако жениного приданого не трогали: ее собственность считалась у нас неприкосновенной, к своим владениям она меня и на пушечный выстрел не подпускала.
Я выкручивался, как умел: заложенные у меня вещи отдавал напрокат из двадцати процентов за четыре месяца. Нотариус же — это был наш приятель и свой человек — заверял документ о том, что означенная вещь продана за гроши. Затем наш помощник, чьи услуги мы с нотариусом оплачивали сообща, относил деньги, якобы вырученные за продажу, владельцу просроченного заклада, сообщая ему, что вещь с трудом удалось продать. Тот давал расписку в получении денег, вещь переходила в мою собственность, и вот вам вся операция.
Мы нередко прибегали к одному хитрому и тонкому приему, чтобы должник не мог выскользнуть из наших когтей, воспользовавшись дворянским званием или какими-нибудь другими привилегиями.
Прежде чем поверить деньги в долг, мы наводили справки, надежный ли он должник. Если оказывалось, что у него есть чем уплатить и что деньги он берет лишь по неотложной надобности, то мы давали ему ссуду без дополнительных обеспечений; впрочем, случалось, что даже самые надежные и проверенные должники нас подводили. Если же о ссуде просил человек неизвестный, не внушавший безусловного доверия, то мы предлагали ему привести поручителя или же давали деньги под залог недвижимой собственности. Когда выяснялось, что владения эти принадлежат не ему или отягощены многочисленными арендными платежами, так что на каждой черепице и на каждом кирпичике наросло долгу не меньше, как на несколько эскудо, это нас ничуть не смущало. Напротив, того-то мы и ждали и тотчас же требовали от просителя формального подтверждения за личной подписью, что владения эти принадлежат действительно ему, расположены на государственных, а не на сеньориальных землях, свободны от арендных выплат — как временных, так и пожизненных, — не заложены и не обременены какими-либо иными долгами. Когда же сей должник не приносил денег в срок, мы напускали на него нашего знакомого альгвасила, с которым было условлено, что он берет себе определенную долю десятинного сбора со всех дел, попадающих в его ведение благодаря нам, и тут же предъявляли иск об описи имущества должника или его поручителя.
Вздумай он упираться и отказаться от выплаты, тут-то и грянет над ним гроза, какой он и не ждал: мы затевали против него уголовное дело; обрушивали на несчастного бесчисленные беды; изобличали в том, что имущество его отягощено долгами, и топили его, обвинив в злостном обмане и мошенничестве. Благодаря этому приему мы могли действовать наверняка и без подобных предосторожностей никогда в долг не давали.
Похвально это или непохвально, — я знаю и сам; а впрочем, куда люди, туда и мы; на совести у нас давно наросли мозоли, так что она нисколько нас не беспокоила.
Про себя же могу сказать, что за все время, пока занимался такими делами, я ни разу по-настоящему не исповедовался, а если и заглядывал в исповедальню, то больше для вида, чтобы священник не осердился и не отлучил меня от церкви.
А почему я боялся бога, это я вам сейчас объясню. Ведь я обещал закладчикам вернуть полную стоимость вещи, как только она будет продана, ибо для них это был вопрос жизни; а между тем тайком пускал в оборот одновременно по пятнадцать — двадцать закладов и ни разу не сознался должникам, что употребляю их добро для незаконных и ростовщических операций. Я молчал об этом даже на исповеди и тем лишал себя возможности достойно и с чистым сердцем принять святое причастие; и все ради того, чтобы урвать и оттягать втихомолку то, чего не мог отнять открыто.
Я не отдавал им нажитой на их вещах прибыли даже тогда, когда они выкупали свой заклад в срок; судите сами, хорошо ли я поступал? Плохо, видит бог! Я должен был отдавать им полученный барыш, но не отдавал, да и другие этого не делают и делать не собираются.
Господь да откроет нам глаза; а я уверен, что если бы помер в ту пору, душа моя отправилась бы прямехонько в ад. Дельцы — народ отпетый, совести не имеют и бога не боятся.
Вот кто мог бы послужить славной и удобной мишенью для моей пращи! То-то же так опасливо поглядывают на меня эти коварные предатели! Запустить бы в них камнем, да таким, чтоб кости захрустели! Ведь я и сам той же породы и знаю все их повадки как свои пять пальцев. Хотите, устроим им славную встряску? Да нет, вы не хотите… Что ж делать! Сделаем вид, будто их не замечаем. А жаль, жаль отпускать злодеев целыми и невредимыми.
Но боюсь, меня упрекнут в том, что все-де мне не мило, все не по мне. Ладно, обойду их стороной. Да и то сказать, — может, и мне случится нужда в ростовщиках. Зачем ссориться с теми, к кому, того и гляди, надо будет набиваться в друзья? В конце концов мы ходим к ним лишь тогда, когда нуждаемся в их услугах. Верно, что истинный друг узнается по добрым делам; не менее верно и то, что по злым делам нетрудно распознать врага. Прошу заметить лишь одно и сделать простой подсчет: двести дукатов, взятых у ростовщика, через два года превращаются в шестьсот и даже больше; как же заплатит большую сумму тот, кто не мог заплатить малую?
А впрочем, поступайте как знаете, я же возвращаюсь к своему повествованию.
Не мною первым замечено: коли не делаешь того, что должен, то должен за все, что делаешь. Какой толк от богатства, зачем оно, если мы не знаем, как его сохранить? Недаром говорится, что больше проку умному от хорошего тумака, чем дурню от полного сундука. Кто еще не опоздал, тому я советую спохватиться, пока есть время; пусть не будет самонадеян и держит ухо востро: чего не ждешь, то и стрясется. Как говорят по латыни: «Martinus contra» [128] , — а выражаясь по-простому: «Не светило, не горело, да вдруг и припекло». Денег у меня было как будто достаточно, и я считал себя богатым, но вдруг ни с того ни с сего стал нищим, а как и почему — про то ведает один бог.
128
Martinus contra (лат.) — Мартин против; поговорка, бывшая в ходу у юристов для обозначения необоснованного противоречия. Здесь употреблена в том смысле, что повороты судьбы всегда неожиданны и алогичны.
Я все дожидался дня, когда на досуге разберусь в своих делах и определю, сколько мне можно проживать. Но день этот так и не наступил: я был уверен в себе и воображал, что если умею обманывать добрых людей, то уж сам не обманусь. Так всегда бывает: кто верит в себя, тот не верит в бога, а из-за этого гибнут и богатства и души. Я сам оказался своим злейшим врагом, своими руками выкопал себе могилу. Хорошие поступки доброго человека — это и есть награда ему за добродетель; точно так же и дурные дела, совершенные негодяем, сами служат тягчайшим для него наказанием. Собственные мои дела ополчились на меня, а вовсе не убыточная торговля или злые люди. Таков промысел божий: оружие, которое мы поднимаем против неба, обращается против нас самих.