Хакер

(10.21) Миранда: «Прощай, мой Лобстер, прощай мой миленький! Прощай, я уезжаю навсегда!» — появилась на мониторе строка, набранная сиреневым цветом. В чате с утра было малолюдно, и послание Миранды долго «висело» внизу у границы экрана, прежде чем появилось новое, с приветствием от Рыжей Бестии господину Досу. Впрочем, читать интернетовскую болтовню было некому: небольшая комната с выцветшими обоями пустовала. На ортопедическом матрасе лежало скомканное разноцветное бельё. В углу, слева от пыльного окна с полуоборванными шторами, сооружён стол из снятой с петель двери, положенной на два системных блока. На так называемом столе стояло три монитора, но один, явно не рабочий, раскуроченный и покрытый толстым слоем пыли, был повёрнут экраном к стене. Два других светились. На фоне белоснежных кораллов неторопливо плавали объёмные рыбки,

помахивая хвостиками и плавниками. Их одиночество время от времени скрашивали разноцветные строки интернетовских посланий. С фотографии, прикреплённой скотчем к экрану одного из компьютеров, улыбалась девушка. На единственном стуле в беспорядке валялась одежда. Другая мебель в комнате отсутствовала — видимо, хозяевам традиционные диваны, ковры и гарнитуры были без надобности. Из ванной комнаты доносился шум льющейся воды, на кухне тонко и надрывно свистел чайник.

Лобстер слышал призывный свист готового расплавиться чайника, но вылезать из ванны со взбитой пеной не хотел. Мощная струя из крана пробивала в пене чёрные дыры. Пена шипела и медленно оседала. Лобстер любовался пузырьками, которые радужно переливались в электрическом свете и лопались, и старался не думать об алгоритмах шифрования, «троянцах», «червяках», логических бомбах [1] и прочей хакерской чепухе…

Может у него быть хотя бы час утреннего времени — допустим, с десяти до одиннадцати, пока он ещё не продрал глаза, — когда можно помечтать о полуголой девице с обложки «Плейбоя», а не об очередной не поддающейся взлому программе? Не может! Продвинутому хакеру, сидящему в системе лет с тринадцати, даже во сне вместо кошмаров видятся «троянцы» в образе виртуальных демонов, пожирающих бесконечные ряды цифр и знаков. Демоны громко чавкают, рыгают и выплёвывают обглоданные кости программ… Сегодня ночью Лобстеру, например, приснилась строка: «…#daemon9@netcom. com…» К чему бы это? Может, к долгой дороге? К казённому дому? К нечаянному свиданию с кареглазой брюнеткой? А может, к войне? Ведь каждый сон имеет какой-то скрытый, поднятый из глубин подсознания, как жирный ил со дна озера, смысл. Даже самый алогичный и бессмысленный! Да и что такое бессмыслица с точки зрения хакера, который, стуча по клавиатуре, втайне мечтает разрубить семнадцатидюймовый монитор ударом топора, примерно так же, как казак, с оттяжкой лупящий тяжёлой шашкой по соломенному снопу, представляет себе кудрявую голову иноверца? Бессмыслица — это разговоры о деньгах и здоровье, «мыльные оперы» и тарелка густого борща с куском говядины, сияющие иллюминацией магазины и туфли на высоком каблуке… А рыночной торговке, мёрзнущей на улице за прилавком с овощами, или депутату, устало развалившемуся на заднем сиденье автомобиля после очередного заседания, вся его каторжная многолетняя работа, да и сам он, Лобстер, кажутся такой абракадаброй, таким абсурдом, таким ничтожеством, что даже и говорить об этом нечего! Не больше мыльного пузыря! Пук…

Иногда Лобстеру казалось, что его голова за ночь приобрела форму «железа» — компьютерного блока, в котором бесшумно крутится жёсткий диск с объёмом памяти в десять гигабайт, решающий бесконечную математическую задачу с тысячью неизвестными. И тогда он в холодном поту ощупывал себя, отбрасывал одеяло, вскакивал, босиком бежал к зеркалу в прихожей и долго всматривался в собственное изображение, как какой-нибудь сказочный герой, отведавший волшебных ягод, вглядывается в водную гладь озера, боясь увидеть ослиные уши. Лобстер смотрел на испуганное, перекошенное лицо, выпирающие монгольские скулы, серые, с зелёными вкраплениями глаза с мгновенно сузившимися до размеров точки зрачками, и потом, осознав, что до настоящего сумасшествия пока ещё далеко, брал с полки расчёску, приглаживал непослушные, вечно торчавшие в разные стороны жёсткие волосы, шёл к компьютерам и садился за работу. Не может!

Лобстер разозлился на себя за промелькнувшую в голове мыслишку о списке паролей для локальной сети налоговой полиции, произнёс громко, стараясь перекрыть шум бегущей воды: «Найн, нихт, натюрлих швайн! Дас ист фантастиш, фройляйн!» — и, закрыв глаза, нырнул под пену. В воде было спокойно, уютно, тепло — и никаких тебе файлов, директорий и окон!

Одна взбалмошная девица из Интернет-кафе после бурной ночи на влажных от пота простынях посоветовала ему принимать с утра душ, а не ванну, потому что якобы лежание в тёплой воде расслабляет, разнеживает, отбирает силы, превращая мужчину в личинку стрекозы. Да, так, кажется, она и сказала — в личинку… Лобстер без лишних церемоний выставил девицу за дверь — никаких

вторжений в его личную жизнь! Доступ закрыт, пароль неверный. Кажется, эта взбалмошная и назвала его тогда впервые Лобстером. За лежание в ванне или за высоколобость и острый аналитический ум? А может, за то, и другое, и третье… До этого был он Диким Хаком, а ещё раньше — Железным Воином в доспехах «софт». Клички менялись, как хитиновые оболочки, по мере того как он вырастал из них. Бессонные ночи, проведённые за компьютерными игрушками. Ночи хакера длиннее ваших дней… Другие «зависают» в играх на всю оставшуюся жизнь, ломают головы, пытаясь открыть виртуальные двери и пароли бессмертия. А у него игорный азарт прошёл довольно быстро, и два года назад он окончательно примерил на себя взрослый панцирь Лобстера: взломал, украл, продал…; взломал, украл, продал… Разве это не жизнь? Романтика!

Лобстер вынырнул из воды и стал жадно хватать ртом воздух. Пена осела, и только кое-где на поверхности ещё плавали жалкие пузырчатые островки. На кухне не унимался чайник. Лобстер вылез из ванны и зашлёпал на кухню, оставляя на линолеуме влажные следы. Выключив газ, он глянул в окно, во двор с припаркованными по периметру автомобилями, с деревьями, шумящими пожухлой августовской листвой, вспомнил о носках, которые с вечера сушились на балконе. Ночью был сильный дождь. Вот он-то их и высушил до ниточки! В чём теперь идти на свидание с кареглазой брюнеткой?

На кухне кроме плиты и пожелтевшей раковины стоял небольшой шкаф с дверцей, висящей на одной петле, стол с прожжённой в нескольких местах клеёнкой и колченогий табурет. На столе ещё оставались остатки вчерашнего ужина. Лобстер, со вздохом оглядев всё это свинство, потянулся за мусорным ведром и мокрой тряпкой. А затем приоткрыл дверцу шкафа. На верхней полке лежали пакеты с вермишелью быстрого приготовления и пластиковая бутылка с минералкой. Лобстер, припав к горлышку, стал жадно высасывать воду. Ему было холодно. Он поёжился и зашлёпал назад в ванную — вытираться.

Лобстер в накинутом на плечи махровом халате склонился над мониторами и нажал на «Enter». На левом мониторе вместо заставки с рыбками возникло окно, густо усеянное ярлыками. Он поводил мышкой по коврику, перевёл её на правый монитор, пробежал глазами по строкам чата. Его взгляд остановился на послании Миранды: «Прощай, мой Лобстер…»

Что ещё за дела — «прощай»? А как же сон в руку? Война, свидание с брюнеткой, стираные носки? — Лобстер стал лихорадочно перетряхивать вещи на стуле. Из кармана джинсов выскользнул сотовый телефон.

— Миранда, ты где?

— Хм, проснулся! С добрым утром, Лобстер, — раздался в трубке звонкий голосок Миранды. — Мы на Ленинградке. Тут пробка — туши свет! Из Химок не можем выбраться.

— Пятница, наверное. Что ты делаешь в Химках? И что значит — «навсегда»?

— А ребята говорили, ты самый умный. То и значит — прощай! — В трубке раздались короткие гудки.

Ничего себе заявленьице с утра пораньше! Лобстер снова набрал номер, но приятный женский голос сообщил, что абонент временно недоступен. Всё ясно — выключила трубку. Почему она на Ленинградке? Почему «навсегда»? Неужели улетает? Куда? Хоть бы словечком обмолвилась! Ведь они виделись два дня назад! Может, за эти два дня всё изменилось и она нашла себе какого-нибудь толстопузого провинциального буржуина, из тех, что носят массивные золотые «печатки» и лениво ходят по бутикам с оттопыренными от денег карманами? Все эти современные девки, они такие — как сороки — только на блестящее глядят!

Он стал торопливо одеваться, размышляя, куда ехать. Вся беда в том, что у Шереметьева два терминала — первый и второй. Если Миранда намылилась в какой-нибудь там Мухосранск — одна дорога, если в Баден-Баден — другая. Впрочем, от одного порта до другого минут пятнадцать езды, но он ведь даже рейса не знает! Придётся выискивать Миранду в толпе. Эх, ему бы программируемый сканер с определителем длины радиосигнала и расстояния до вызываемого абонента, тогда б он знал с точностью до нескольких метров, где она застряла в пробке со своим толстопузым! Да где ж его сейчас найдёшь, этот сканер? Он с досадой пнул по ортопедическому матрасу, поискал глазами свой кожаный рюкзачок и бросился к балконной двери. Лобстера всегда бесило отсутствие необходимой для работы аппаратуры. Носки, конечно, были влажные…

Машину Лобстер поймал сразу — повезло.

— Куда едем? — поинтересовался водитель «шестёрки», когда Лобстер плюхнулся на сиденье.

— В Шереметьево, — выдохнул он.

— Шереметьево большое, — усмехнулся водитель. — Одна взлётная полоса, наверное, километра три, я уж молчу про всё остальное.

— Вы езжайте пока, а я подумаю, — сказал Лобстер.

— О бабках не договорились, парень, — напомнил водитель.

Лобстер полез в карман рубахи, протянул мятую пятидесятидолларовую купюру.