Халява
Шрифт:
— О том, что ты можешь изменить его судьбу? — догадался отец.
— Да. Я могу хотя бы попробовать изменить его судьбу… Ведь он был моим другом… Лучшим другом. Но я боюсь столь активно менять существующую реальность. Изменить свою судьбу — это одно, а изменить чью-то судьбу… Даже в лучшую сторону — нечто иное.
— Ты боишься, что не сможешь вернуться назад?
— Да, пап, боюсь. Хотя, по большому счету, мне не о чем сожалеть… Вы здесь… Даже дед жив… Я смогу уделять вам большем внимания, чем в той жизни. Я смогу иначе прожить свою жизнь. Все мы сможем… Жить…
— Какой же ты у меня стал… взрослый, — прослезилась мама, обнимая и целуя меня в щеку.
— Да, Серега, сложный перед тобой стоит выбор, — произнес отец, закуривая вторую сигарету. — Решай сам, что важнее… Вернуться, или прожить жизнь заново. Мы с матерью не будем на тебя давить. Я понимаю, что это сейчас бесполезно.
— Если мне не удастся вернуться назад в ближайшие несколько дней, — решительно произнес я, — будем учиться жить заново!
Прогулка по вечернему Новокачалинску будущего впечатлило моих родителей. Особенно поразило их обилие заграничных автомобилей.
— Это ерунда, — отмахнулся я, — вот свожу вас в город, там машин действительно много. Даже слишком. В автомобильной пробке иногда можно простоять несколько часов. В городах, где есть метро, некоторые владельцы автомобилей предпочитают на нем ездить. Так быстрее.
— А зачем им тогда машины? — удивился отец. — Если на метро быстрее?
— За город съездить, на дачу, на отдых, шашлык-башлык, и все такое, — пояснил я.
— А у тебя машина есть? — поинтересовался батя.
— Была, японец праворульный, — ответил я. — Вот примерно такой, — я ткнул пальцем в сиротливо стоящего у обочины "Ипсума". — Правда, я в них не очень-то разбираюсь, — признался я, но за рулем уже несколько лет.
— А как это — праворульная? — спросил батя.
— Руль не слева, как у нас, а с другой стороны, — пояснил я. — В Японии же левостороннее движение.
Я подошел к "Ипсуму" и дернул дверь — она оказалась не запертой и услужливо распахнулась. Приятный запах ароматизатора, бежевый велюр, электронное табло, автоматическая коробка передач вызвали у отца настоящий восторг. До этого момента пиком машиностроения он считал "Волгу". Машины более высокого класса он видел только по телевизору.
— Хотите прокатиться? — предложил я, заметив ключ в замке зажигания.
— Она же чужая! — произнесла мама, хотя я видел, что ей хочется прокатиться на чудесном автомобиле, не меньше, чем отцу. — Нельзя…
— Мам, в этом мире нет ни одной живой души! — напомнил я. — Проверено неоднократно. Никто не будет ругаться, уж поверь мне!
— Но как же… Все есть, а людей нет?
— Парадокс! — согласился я. — Этот пустынный мир очень странный… Первый раз я сюда попал весной. Затем был летом, осенью, зимой. Людей как не было, так и нет. Но вот что интересно — ассортимент в магазинах меняется, летом на прилавках — летнее, зимой, соответственно — зимнее. Продукты не пропадают! Они всегда свежие, с нормальным сроком годности… Много странностей, много… Ладно, давайте в машину — прокачу с ветерком. А там, глядишь, и в город выберемся.
Вечером
— Сержик, чего на улицу не выходишь? Братва уже в парке! Сегодня же дискотека — последний день лета! Идешь?
— А сам чего не с ними? — прищурился я.
— Серега, если честно, я хотел с тобой с глазу на глаз потрындеть… Без лишних свидетелей… Ну, про шмотки. Ты же обещал!
— Во-первых, Васек, я тебе ничего не обещал, — произнес я, выходя на лестничную площадку и прикрывая за собой дверь в квартиру.
— Серега! — обиженно засопел Васек.
— Во-вторых: о нашем разговоре никому! А вообще, молодец, что один пришел. Я оценил твой деловой подход!
— Серж, я задницей чувствовал, что у тебя появился выход… Сколько достать сможешь?
— Сколько нужно, столько достану.
— Ого! — присвистнул Васек. — Серьезно?
— Если не веришь, чего тогда приперся? — нахмурился я.
— Серега, не обижайся, — хлопнут меня по плечу Сатиров. — Ты ж никогда раньше фарцовкой не занимался.
— Раньше не занимался — не люблю по мелочам размениваться! Так сколько и чего тебе нужно?
— По госцене? — уточнил Васек.
— По госцене бери в магазине! — фырнул я.
— Сколько накрутишь? — полюбопытствовал Васек.
— На толкучке втрое-четверо от госцены заламывают… — задумчиво произнес я.
— Ты не очень-то разгоняйся! — испугался Васька. — Не забудь про мой интерес, да и братану Вадьковскому тоже чего-то поднять нужно… Не буду же я в городе на толкучке тусоваться — в школу завтра. Вот если бы ты летом подвалил, сами могли бы попробовать.
— Слушай, Васек, а зачем мне посредник? — прямо спросил я Сатирова. — Я сам могу с Кояном потолковать…
— Ага, — заржал Васек, — так я и поверил — ты светиться не хочешь. А я никому не скажу — зуб даю.
Васек говорил чистую правду — он был человеком слова. Мне было известно кое-что из его будущих похождений. Так вот, как бы худо ему не было, и как бы не наезжали на него бандиты в начале девяностых, свое слово он держал. Вот и посадил сердечко.
— Хорошо, — я согласно кивнул. — Что тебе обидно не было, договоримся так: у нас с тобой будет общий интерес. Прибыль пополам. Деловому, что товар будет мне поставлять, тридцать процентов от госцены (Товар на самом деле мой, из альтернативки, но отдавать его по бросовым ценам, ниже магазинных слишком подозрительно).
— Ты серьезно? — обрадовался Васька, хватая меня в охапку. — Сколько сами накручивать будем?
— Смотри сам — сильно таксу не раздувай! Лучше валом возьмем…
— Чем возьмем? — не понял Васек, не знакомый с таким коммерческим термином. —
— Количеством, — перевел я. — Больше продадим — больше навара получил.
— Понял, — Васек согласно кивнул.
— К тому же товар у нас эксклюзивный, ни у кого такого нет! За это я тебе могу зуб дать. Даже в городе таких моделей днем с огнем не найдешь! Ну, может в Москве… — на всякий случай брякнул я.