Ханидо и Халерха
Шрифт:
— Готов ли ты, сын мой, принять православную веру? — певучим голосом спросил среднеколымский бог, остановившись и чуть не касаясь крестом лица Ниникая.
— Готов. Я два раза клятву давал.
— Боголюб. Это похвально. И по церковным делам ездил — это тоже похвально… Если не ошибаюсь, Ниникаем зовут?
— Я громко назвал себя, как вошел. Да, Ниникаем.
— Я о тебе слышал давно. Ты, говорят, смело нарушил родовые обычаи. Это было сколько — лет двадцать тому? А вот узнал тебя в день приезда. Ты водил хоровод у большого костра.
— Наш разговор с моим крещением связан? — перебил его Ниникай.
— Да, конечно! — ответил поп. — Имя нужно новое дать. А какое? Ниникай похоже на Николая. Это бы просто. Но царя-батюшку так зовут. Имя большое. Может, мы не будем спешить и подумаем вместе?
Священник в открытую намекал на свою осведомленность и на неблагонадежность чукчи.
— Я пришел принять православную веру! — резко осек его Ниникай.
Раздался хлопок. Это Косчэ-Ханидо, листавший книгу, неумело закрыл ее, не рассчитав силы. И получилось, что разговор будто наткнулся на что-то твердое, неподатливое.
Поп медленно опустил крест. Он измерил Ниникая глазами, правда, осторожнее, чем дьячок.
Пошуршал белый полог, и к столу решительно подошел Куриль. Он, конечно, подслушивал, как всегда.
— Га, Ниникай здесь! — сказал он со сдержанной радостью и озабоченно. — А я сижу там — задумался. Вот он-то и нужен мне. Это брат известного богача Тинелькута, богач Ниникай. Я о нем говорил. Он Чайгуургина заменит нам. Только он и заменит. Отец Леонид, от чукчей у меня совсем нет помощника — сам видишь. Мамахан — якут. Благослови Ниникая.
Синявин сверкнул глазами, потом сощурился и в тяжелой озадаченности так наклонил голову, что бурая бородища переломилась на впалой груди и выпирающем животе.
— Ну-ну, — пропел он с потайным смыслом. — Возвращение старой дружбы? Не знаю, не знаю…
Лицо Куриля стало жестким и злым, губы плотно сомкнулись.
— Дозволь нам, отец, самим разобраться. Если я нужен Среднеколымску, доверься мне. Ниникай стоит между чукчами и юкагирами, в почете у бедных людей и у знатных…
— Ну-ну, — прервал его поп, и теперь, кажется, это означало согласие. — Разбирайтесь. Я ведь не власть, я священник. Власть — ты. Он, кстати, на пиру не был, а быстро понял, что ты споткнулся. Теперь пусть поможет. Да, какое же имя запишем в книгу?
— Фамилия будет Губаев, — сказал Ниникай.
— Да? — удивился Синявин. — Как у Макария?
— А имя хочу иметь такое же, как у Афанасия Куриля: Афанасием буду.
— Та-ак, — еще сильней удивился Синявин. — Я вижу, и впрямь к примирению дело идет? А по батюшке как? Тоже со смыслом?
— По отцу буду Иваном.
— В честь кого? Чего уж скрывать…
— У Куриля шурин Иван — Пурама.
— Ну вот его я не знаю, — сказал Синявин.
Он зашелестел одеждой, подошел к столу, оттесняя чукчу. Почему-то оглядевшись по сторонам, резко махнул рукой — скорее, мол, на колени.
— Отче наш, Иисусе Христе, крестится раб твой Губаев, по имени Афанасий сын Ивана. Да пребудет он в лоне церкви твоей православной, да вразуми, защити его и помилуй. Аминь.
Ниникай крестился и кланялся, и в момент, когда он приподнял голову, поп махнул травяным венчиком и обдал лицо его холодной водой.
Быстро, ни на кого не глядя, Синявин направился к пологу и скрылся там.
Ниникай встал, вытер ладонью лицо, глянул на Куриля, вздохнул, поклонился дьячку. Он хотел уходить, но Куриль остановил его:
— Здесь будь. Отец Леонид вызывает всех знатных людей.
Сказал и быстро ушел через заднюю дверь.
Придя в себя, Ниникай приблизился к очагу и сел рядом с Косчэ-Ханидо, который почему-то продолжал стоять на коленях.
— Что здесь случилось? — еле слышно спросил он, вынимая трубку.
— Длинная злая игра… Давят друг друга… Чукчи сегодня… разлад… — Косчэ-Ханидо шевелил книгу, чтоб приглушить разговор.
— Кто наверху?
Вместо ответа Косчэ: Ханидо кивнул на белый полог, но пояснил:
— До нынешнего утра.
— Перемены будут?
Косчэ-Ханидо снова кивнул:
— Уже. Вернул ему полную власть.
— С испугу. Понял твои слова. Хорошо.
— Да. Только не мне хорошо. К нему недоверие — значит, ко мне.
— Выйти нельзя? — спросил он.
Косчэ-Ханидо исказил лицо, давая понять, что это решительно невозможно.
И тогда Ниникай сообразил, что ему даже сидеть и шептаться с Косчэ-Ханидо опасно: Синявин может выглянуть, и ученик его попадет под подозрение.
Ниникай встал и снова пошел к столу.
— Афанасий Губаев хотел бы угостить Макария Губаева, — сказал он. — Жена будет ждать.
— Благодарствую, не могу, — ответил дьячок. — Только по службе.
— На сердце будет обида.
— Если обиду завернуть в шкурку, то обиды не станет, — тихо-спокойно ответил Макарий.
— Это просто. А честь дороже.
— Нет, никак не могу. Благодарствую.
Проходя мимо Косчэ-Ханидо, Ниникай подумал: "Трудно придется парню в остроге. Все на боязни, на подозрении. Хуже, чем при шаманах".
ГЛАВА 25