Ханидо и Халерха, Курилов Семен Николаевич

Ханидо и Халерха

на обложку

Курилов Семен Николаевич

Шрифт:

…К вечеру Косчэ-Ханидо успокоился. Он долго сидел у одного костра, потом у другого и все думал, думал и думал. Халерха не отходила от него ни на шаг. Он изредка бросал на нее вопросительные взгляды и отворачивался. Эти его взгляды Халерха поняла по-своему. Вздохнув и опустив голову, она сказала:

— Сироты мы с тобой. Вот правда.

Он пристально посмотрел ей в лицо и вдруг встал и пошел. Она настороженно следила, куда он идет. А когда поняла, что идет он куда попало, кажется, в сторону от стойбища, побежала за ним. Обняв его за спину, легко повернула и повела в свой тордох. Им нечего было бояться, стыдиться — они почти муж и жена.

В тордохе Халерхи никого не было. Косчэ-Ханидо сел на привычное место у очага, который сегодня ни разу еще не горел. Она села рядом, заглянула в чайник — есть ли вода. Но его какой-то страшный, отчаянный взгляд заставил ее забыть обо всем. А Косчэ-Ханидо вдруг стащил с головы шапку, прикрыл ею лицо и грубо, негромко, по-мужски зарыдал. Халерха тут же притянула его к себе, прижала к груди голову и стала тереться щекой о его макушку.

— Ну, не плачь. И-и! И-и! — успокаивала она его. — Не плачь. Как маленький. Я так долго не плакала.

— Да ничего ты не знаешь! — попытался высвободиться Косчэ-Ханидо. — Если бы ты знала… — И снова закатился рыданиями.

— Я знаю, все знаю, — не придала Халерха значения этим словам. — Успокойся. Мне, что ли, заплакать?

— Я виноват в их смерти. Я!

— Да, да. Но как ты мог знать, что они заболеют!

— Не болели они — отравились, — Он решительно выпрямился. — Они отравились ядом. Из-за меня.

— Что ты такое сказал? — испуганно подобрала под себя ноги Халерха. — Ты ум теряешь.

— Нет, не теряю. Врал я тебе, все врал. Я почти три года шаманил. Да, шаманил. Это знают Куриль, Пурама, Ниникай. Кака меня ошаманил. Я не хочу больше молчать. Я должен облегчить душу. Не могу я тебя в обмане держать. Нам не судьба быть вместе. Обман вот чем кончился для меня, для матери и отца. Пусть счастья не будет мне, но на обмане какое счастье!

Халерха напряженно моргала, разглядывая его лицо, в котором было так много незнакомого ей: ожесточенности к себе самому и к своим врагам, отчаяния и мальчишеской беспомощности.

— Говори до конца, — потребовала она. — Из-за того, что ты стал шаманом, а потом срезал косы, они не могли отравиться.

— Они считали меня вором! И я не мог убедить их, что я не вор. Клянусь тебе своей жизнью, не воровал я. Нет! Я только…

— Что только? Ты все, все слова говори.

— Я трех оленей Тинальгина убил. Но я мстил ему. А не воровал. А мясо мать не хотела бросить. В то голодное лето… Из-за шкур все началось — мы обтрепались. А Куриль не догадался приехать и узнать, что нам нужно. А, зачем все говорить! Я их из лука, ни разу не промахнулся… в горло… Кака не знал этого. Но почему люди сбежали, разве не ясно: грех, преступление, и очень тяжкое. Куриль все простил. И Пурама. А Ниникай даже сказал, что я правильно сделал.

Косчэ-Ханидо больше не плакал, даже носом не дергал. Губы и веки у него были распухшими, но глаза светились. Очистил душу, и ему стало легче.

Он встал.

— Что же ты дальше собираешься делать? — Халерха смотрела ему в глаза снизу вверх.

— На что решился, то делать и буду. Я ненавижу всех их, всех этих довольных и жирных, жадных и бесчеловечных. От рождения до самой смерти у них полны животы мясом. Тинальгина, Петрдэ, Каку, Чайгуургина — всех ненавижу. И Куриля. Мстить буду им.

— И Куриля? — уже с легкой насмешкой переспросила она.

— Наполовину его ненавижу. Он хоть что-то делает. Он уже многое сделал. Но у него задние ноги бегут к людям, а передние — к богачам. По-всякому буду мстить. Как придется. И никаких писем не буду царю писать. В остроге есть люди — ученые. Они тоже… Я их спрошу… А теперь я уйду.

Он поглядел ей в глаза, надел шапку, заморгал и отвернулся, ушел.

Она не остановила его.

Прошло много дней. Стойбище на Соколиной едоме давно стало таким же, каким оно и было всегда. Ничего не изменилось. От прежних событий и следов на снегу не осталось — пургой замело. Но приближалась весна. Прошел праздник Егорьев день, появились проталины, и кто-то даже видел летящих гусей.

В один из таких солнечных дней в стойбище приехал Косчэ-Ханидо — он жил в Булгуняхе у Куриля. Приехал к Сайрэ — увезти его в далекий и неведомый для обоих Среднеколымск.

Знал Косчэ-Ханидо, что Халерха никуда ни с кем не уехала, что живет она в том же тордохе, одна.

Сборы Сайрэ были недолгими — он уже знал, что за ним приедут. Ханидо не выходил из тордоха, молча наблюдая, как хлопочет седая, счастливая Пайпэткэ.

А когда стали привьючивать к нарте мешок, Ханидо вдруг оставил людей, собирающихся провожать их в далекий путь, и пошел к Халерхе.

Он застал ее неожиданно — Халерха заплетала косу, свалив набок густые и длинные черные волосы.

— Пришел, — поздоровался он. — Сейчас уеду. Не увидимся, может. Пришел сказать: нет без тебя жизни.

— Поезжай, Ханидо, — сказала она. — Поезжай. Попытай счастья.

— И ты будь счастлива. Если добром хоть раз вспомнишь меня, постарайся увидеть радугу над собой.

Семен Николаевич Курилов

ХАНИДО И ХАЛЕРХА

Перевод с юкагирирского Р.Палехова.

Художник В.М.Аладьев

Библиотека советского романа