Ханский ярлык

Мосияш Сергей Павлович

— Не надо, Миша, не надо, — уговаривала его Анна Дмитриевна. — Так вы никогда не кончите, не остановитесь.

— Но ты понимаешь, убить посла — это же непростительное коварство, подлость. И кого? Моего кормильца, за всю жизнь мухи не обидевшего.

— Конечно, это подлость. Я с тобой согласна. Но, наверно, князь Юрий так решил отомстить за жену. Как его за это судить?

— Ты же знаешь, что я-то не убивал её.

— Знаю. Но она была у тебя, и ты отвечал за жизнь её, надо было лучше сторожить, Миша. Прошу тебя, смири свой гнев. Лучше подумай, как оправдаться перед ханом. Юрий-то,

сказывают, уже поехал в Орду. Представляешь, как он обнесёт тебя хану?

— Да уж, представляю.

Михаил Ярославич понимал, что в Орде ждут его большие неприятности, возможно, и смерть. Некоторые из бояр не советовали ехать:

— Ты всё равно там не оправдаешься, князь. Убеги лепш к свеям, в немцы ли, пережди, пока гнев хана пройдёт, сердце умягчится. И воротишься.

— Хорош же я буду великий князь, если от зла бегать буду.

— Ты первый, что ли? Эвон Дмитрий Александрович от братца Андрея сколь бегивал. И ничего.

Старший сын, Дмитрий Михайлович, говорил отцу:

— Давай, отец, я за тебя поеду. Будь что будет.

— Нет, сынок, загораживаться детьми я не стану. Жалею уж, что Константина отпустил туда. Всё не ворочается, а ведь давно бы должен. Видно, держит его Узбек, не отпускает.

Отчего-то медлил Михаил Ярославич. Знал, что ехать надо, а медлил. Возможно, оттого, что собирал подарки, без которых, понятно, в Орду ехать нельзя. Для ханши сшили соболью шубу и шапку, для хана изготовили бахтерец с позолоченными пластинами, саблю с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями, и боевой лук из корня старой лиственницы. Много кое-чего и другого предполагалось везти, но, конечно, более всего главного богатства Руси — драгоценных мехов, очень ценимых в Орде и всегда желанных.

В глубине души надеялся Михаил Ярославич умилостивить хана, помнил его хорошее расположение к себе. Неужто не поймёт Узбек, что он, Михаил, не имеет никакого отношения к смерти сестры его? Что смерть её ни с какой стороны не выгодна Михаилу? Что если даже она отравлена, то недругами Твери. Кем? Только Всевышний знает, нам, смертным, не дано сие провидеть.

Правда, одна старуха — ведунья с Затьмацкого посада — твёрдо сказала, что здесь рука бабы, живущей вне Твери. Но как ей верить? Да и где искать ту бабу, что живёт вне Твери? А старуха клянётся, что видит её как живую: мордатую, мясистую и небедную. Даже одежду её описывает.

Но мало ли чего бабке на старости лет не помстится. Не везти же её по княжеству искать мордатых и мясистых. Бабке почти под сотню, с печи не слазит, на второй же версте рассыплется.

Первого серпеня [216] 1318 года выехал Михаил Ярославич из Твери на нескольких подводах в сопровождении полусотни гридей и милостников. Провожать его поехала вся семья — все дети и Анна Дмитриевна с маленьким Василием на руках. Старшие сыновья, Дмитрий и Александр, ехали вершними, сам князь Михаил ехал с женой в лёгкой тележке, держа на руках Василия.

216

Серпень — август.

Его немного огорчало,

что мальчик не хотел сидеть на руках отца, тянулся к матери.

— Ишь ты, мамкин хвост, — корил его ласково князь. — Ворочусь, устрою постриги, живо титьку забудешь.

Однако, щекотнув под мышки ребёнка, отдал его жене и, сразу посмурев, пробормотал:

— Ворочусь ли?

— Даст Бог, Мишенька, всё обойдётся, — утешала Анна Дмитриевна. — Не ты — они начали, хан разберётся.

— Должен бы разобраться, — вздыхал князь, — да вот Агафья подвела. Кто ж думал? Молодая, красивая — и на тебе.

Когда солнце начало приближаться к полудню, князь велел остановиться.

— Ну что, мать? Дальние проводы — долгие слёзы, пора вам ворочаться, чтоб к ночи дома быть.

Михаил слез с телеги, поцеловал сынишку, жену, шепнул на ухо:

— Молись за меня.

— Хорошо, Мишенька, — ответила пресёкшимся голосом Анна Дмитриевна, и глаза заблестели от подступивших слёз.

— Всё, всё, всё, — молвил князь и скомандовал возчику: — Поворачивай к дому.

Однако старшие сыновья запротестовали:

— Мы проводим до Владимира.

Михаил Ярославич не стал с ними спорить: до Владимира так до Владимира. Сысой подвёл князю коня, подержал стремя. И они поехали рядом — два молочных брата, князь и милостник.

Во Владимир прибыли на третий день. Первым делом Михаил Ярославич посетил митрополита Петра, которому что-то неможилось, и он принял князя в своей опочивальне.

— Слышал я, сын мой, всё слышал. Скорблю вместе с тобой о случившемся. И буду молить за тебя Всевышнего.

— Спасибо, святый отче.

— Взял ли с собой духовного отца, сын мой?

— Да, святый отче, со мной едет игумен Марк.

— Ну, Марк добрый человек, свою службу ведает знатно.

Узнав о приезде великого князя во Владимир, на следующий день явились туда суздальские князья [217] — братья Александр и Константин. Эти в один голос стали отговаривать Михаила Ярославича от поездки в Орду:

— Неужто не понимаешь, что там Юрий тебе петлю приготовил?

217

Суздальские князья — братья Александр и Константин. Александр (?—1322), Константин (?—1354) — сыновья князя Василия Михайловича (правнука Александра Невского).

— Понимаю, братья, всё понимаю. Но я хочу оправдаться перед Узбеком.

— Эх, Ярославич, да пустят ли тебя к хану-то, — говорил Александр Васильевич. — Там тебя уж так обгадили, что Узбек захочет ли слушать тебя.

— Он ко мне был очень милостив.

— Был, князь Михаил, был. А теперь, может, алкает крови твоей. Пошли лучше кого из сыновей за себя. Минет гнев ханский, поедешь и сам.

Дружно отговаривали великого князя и бояре владимирские: не езди, побереги живот свой. Невольно задержался во Владимире Михаил Ярославич, столь искренне были здесь явлены опасения за его жизнь. Всё это размягчало сердце, заживляло душевные раны: значит, кому-то он ещё нужен, кто-то искренне желает добра ему.