Ханский ярлык
Шрифт:
— Вот ещё петух сыскался, — проворчал князь Данила.
— Ещё ж и посадник новгородский его поддерживал.
— А кто у них ныне? — спросил Данила.
— Юрий Мишинич.
— Опять у них новый. Вроде был Андрей Климович.
— Климовича свергли.
— Ну, славяне! Что ни неделя, нового вопят. Ну, рассказывай, как получилось?
— Великий князь упёрся, и Мишинич ему подталдыкивает: мол, драться пришли, так драться и надо.
— Новгородцам, ясно, кулаки почесать да пограбить. А как ростовский князь вступился?
— Он всё молчал, пока сам великий князь его не спросил: «А ты, сват,
— Сват? — удивился Михаил. — Они что, породнились?
— Сын великого князя, Иван, взял в жёны себе старшую дочь Дмитрия Борисовича.
— Видал? — повернулся Данила к Михаилу. — Тебе ещё там младшая есть.
— Сколько ей?
— Лет десять — одиннадцать.
— У-у, ещё соплюшка.
— Ты, чай, тоже не сразу постарел, — усмехнулся Данила, намекая на юный возраст Михаила.
Но Александр Маркович вмешался, продолжая прерванное:
— А Дмитрий Борисович и говорит ему, а что мне, мол, думать, ты всё равно меня не послушаешь. А Дмитрия Александровича, видно, заело: «Как это я свата да не послушаю, говори, как думаешь». Ну тот и говорит: «Раз просят встретиться, чего ж им отказывать? Один, мол, твой родной брат, другой — двоюродный». Ну, великий князь и молвил: «Ладно, послушаем молодёжь». Повернулся ко мне и говорит: «Скажи им, завтра, как солнце взойдёт, так у кривого дуба и встретимся, да чтоб гридей не более двух с собой».
— А где этот кривой дуб?
— Да на взлобке, как раз на виду города.
Съехались князья ещё по росе. Оставив коней под присмотром гридей, сошлись под дубом.
— Ну? — супя брови, спросил Дмитрий Александрович. — И что вы сказать мне хотели?
— Я не хочу драться с тобой, великий князь, — сказал Михаил. — Прошлогодний голод выкосил у нас людей. Зачем же мы последних станем губить в сече? Зачем? С кем останемся?
— А с кем меня вы оставили, когда Андрей Орду на меня привёл? А?
— Я ещё не был тогда князем, Дмитрий Александрович.
— Знаю. Тверь как улитка спряталась в раковину, наша, мол, хата с краю.
— Какая там хата, дядя Митя! Мы ж горели, сидели на угольях. Даже татары оттого, наверно, нас обошли.
— А ты? — обратился великий князь к Даниле. — Тоже на углях сидел?
— Митя, вы с детства с Андрюхой не ладили, что ж мне-то соваться? Дали мне захудалую Москву в удел, ты ж сам тогда говорил, сиди, мол, не высовывайся.
— И ты решил не высовываться? Когда тебя на Москве садили, ты ещё мальчишкой был. А ныне вон забородел, семьёй обзавёлся, пора и умишком каким-нито обзавестись.
— Что делать, Митя, — вздохнул Данила. — Как рожен, так и заморожен.
Видно, смиренное согласие младшего брата несколько смягчило великого князя, обернулся опять к Михаилу:
— Говоришь, голод людей повыкосил? Он и Новгород не обошёл, скудельницы [119] доверху были набиты. Что делать, мороз побил обилие.
Почувствовав, что разговор свернул к явлениям природы, решил слово молвить и ростовский князь:
— А у меня ныне в Ростове средь лета молонья церкву Святого Михаила сожгла. Сгорела свечечкой.
119
Скудельница —
— Ну, молния — то Божий перст, — заметил князь Данила.
— А мы с матерью ныне заложили каменную, —сказал князь Михаил. — Симеон и освятил. А то в пожар-то беда, всё подчистую выметает.
— Новгородцы давно уж деревянные не строят, — молвил Дмитрий Александрович.
— Ну куда нам с Новгородом равняться, — вздохнул Михаил. — У вас, Дмитрий Александрович, и в Переяславле Спас как скала стоит. Все приступы и пожары пережил. Мы тоже, как построим свой каменный, решили во имя Святого Спаса наименовать.
Уловив момент, когда Михаил начал говорить великому князю приятности, Данила тронул ростовца за рукав.
— Дмитрий Борисович, на словцо тебя.
Отошли в сторону, князь Данила заговорил негромко:
— А я ведь, Дмитрий Борисович, твоей Аннице жениха хорошего нашёл.
— Кого ж это? — усмехнулся князь.
— Век не угадаешь.
— А чего гадать, Анна ещё юна, успеет замуж. Куда спешить!
— Сколько ей?
— Одиннадцать.
— Хых, наш прадед Всеволод Большое Гнездо свою Верхуславу вон в восемь лет выдал [120] .
120
Прадед Всеволод Большое Гнездо свою Верхуславу... в восемь лет выдал, — У великого князя Всеволода III (1154—1212) было 8 сыновей и 4 дочери, поэтому он и получил свое прозвище. Карамзин пишет: «Всеволод хотел искреннего взаимного дружелюбия князей и старался утвердить оное новым свойством, выдав дочь свою за племянника Святослава, другую, именем Верхуслава, за Рюриковича, мужественного Ростислава, а сына своего Константина, еще десятилетнего, женив на внучке умершего Романа Смоленского». Верхуслава, когда ее выдавали замуж, была «млада суще осьми лет». Брачный возраст на Руси в XIV—XV вв. был от 12 до 18—20 лет, более ранние браки совершались в среде господствующего класса и объяснялись политическими мотивами. В дальнейшем ранние браки были ограничены запретом митрополита Фотия венчать «девичок меньше двунадцати лет».
— Ну, ему край союз был нужен с Черниговом. Выдавал да плакал.
— А тебе разве союз ни с кем не нужен?
— Отчего? Вон за Ивана Дмитриевича старшую выдал — и с великим князем в дружбе теперь.
— Ага. В такой дружбе, что он тебя во все свои которы тянет. Как же свату отказать?
— Ну, оно не совсем так. А ты всё ж, Данила, скажи, кого Аннице присмотрел?
— А вон глянь, кто с великим князем беседует.
— Михаила, что ли?
— А чем плох Михаил Тверской?
— Да ничего вроде парень.
— Отличная пара Аннице. Ему шестнадцать, ей одиннадцать. Исполнится ему двадцать, и она в аккурат подрастёт. И ваши ж княжества соседствуют. Куда уж лучше зять-то?
— Да оно конечно.
— Так какого лешего тебе драку с будущим зятем затевать? И из-за чего?
— Да я что, я бы...
— Как что? С тобой сват-то считается, я слышал. Вот и нажми.
— Дык я вижу, они с Михайлой вроде уже поладили, глянь, как разбеседовались.