Ханты, или Звезда Утренней Зари
Шрифт:
Продажу спиртного нужно запретить — это мнение всех, кто компетентен и заинтересован в судьбе национальности ханты. В одном из вариантов решений вопроса мы предлагали заменить продажу крепких алкогольных напитков на высококачественные сухие и полусухие грузинские, молдавские, крымские, армянские вина с малым содержанием спирта… В ту командировку мы летели из К-ков с переломанным и отекшим Егором Ивановичем К-ным: после ящика дешевого вина, привезенного в чум, сыну Науму „что-то не понравилось“. В этот же день в Л-ке и К-ках жертвами алкогольного дурмана стали еще четыре человека. А за два „сухих“ месяца ни одного несчастного случая, ни одного происшествия не было…
Западно-Сибирская
Число оперативных и долгосрочных проблем народа велико. Многие из них далеки от решения. Но сегодня ясно одно: в хантыйские поселки для решения социально-экономических задач должны прийти коммунисты — последователи и ученики тех „двадцатипятитысячников“, которые поднимали колхозы страны в тридцатые годы.
Нужны хозяева. Нужны политработники. Нужны партийцы».
Николай Малый, средний сын Айсидора, ничем почти не отличался от старшего брата — такой же легкий, проворный, скорый на подъем — поспевал повсюду. Но разница все же была — лицом он смуглее, темнее и черты чуть резче, чуть грубее, чем у брата, но при этом оставались приятными и правильными.
На промысле, как поговаривали сородичи, он «конца троп и путей брата не достигал», то есть был не настолько удачлив, как брат. Но, однако, несмотря на это, считался хорошим охотником и рыбаком Реки.
Хозяйственные постройки и дома, возведенные его руками, нарты, обласа [40] и другие поделки из дерева, кости и бересты тоже чуть грубее, нежели у брата Коски. Получались они добротные и крепкие, но не могли похвастаться особым изяществом. Он знал это и на брата никогда не обижался, ибо не может быть двух равных мастеров, как и двух совершенно одинаковых поделок. Тем более что старший брат Коска с того лета сорок первого, когда взяли отца, еще подростком занял его место и поставил на ноги всю семью. В том числе и его, Николая Малого. А годы-то какие были!..
40
Облас, обласок — лодка из цельного ствола осины или кедра. Сначала ствол выдалбливают теслом, затем строгают рубанком. После, подогревая на костре с внешней и внутренней стороны, постепенно распирают специальными распорками. Особого мастерства требует облас из кедрового ствола.
Но главное различие между братьями было в характерах: если старший спокойный, уравновешенный, то младший был нрава крутого, необузданного. О его вспыльчивости и неукротимости знала вся Река. «Нутро у него очень короткое, — говорили люди о его характере, — ничего туда не вмещается, особенно „кривое“ слово».
«Не человек, а порох, — добавляли другие, — самовоспламениться может». Но при этом он пользовался уважением сородичей, ибо он первым никого не трогал, понапрасну не задирался. Но если уж кто завел его, так добра не жди. Однако, как все несдержанные люди, он быстро отходил и зла в душе ни на кого не держал.
Позднее, когда появился Нефтереченск и тайга загудела под напором разнообразной техники, пошла молва, что по всей Реке искатели нефти побаиваются только одного человека — Николая Малого из Лосиного рода. В этом была доля истины,
«А ягельники на борах, черные урманы и озера, а реки и неводные урии [41] — все это разве на замок закроешь?!» — резонно заметил он.
Сородичи согласно кивали, но и возражали: большое не убережешь, так хоть малое надобно держать.
«А к чему малое? — спрашивал Николай. — Коль сохраним большое, так малое потом в любое время приложится».
«Так-то оно так, — соглашались сородичи, подразумевавшие под малым свое хозяйство и пожитки. — Так-то оно так, да малое-то ведь кровное — значит, ближе, дороже каждому. А там что бог даст…»
41
Урий, или курья — далеко вдающийся в сушу залив реки, в тихих заводях которого, очищенных от подводных коряг, ловят неводом рыбу летом и Зимой.
Николай только рукой махал.
Его угодья вплотную подходили к Нефтереченску. Раздумывать было некогда, и он не утруждал себя в подборе выражений, по поводу всяких пакостей крыл всегда одними и теми же словами, что крепко запомнились нефтереченцам:
«Кто мне в руки попадется, сукины дьяволы…» — и так далее в таком же духе.
При этом его круглые смородиновые [42] глаза извергали живой огонь, а вороновые кудри вздрагивали в такт каждому слову и завивались еще круче.
42
В этих краях знают только черную дикую смородину, которую охотно собирают жены охотников и рыбаков.
Один-таки «дьявол» попался. И все убедились, что у Николая Малого слово с делом не расходится. Больше не попадались. Видно, не рисковали.
Возможно, что его пастбища и угодья не меньше страдали от техники, чем у других. Но его промысловый инструмент, рыболовные снасти, дома, навесы, амбары — все это обходили стороной. Дошло до того, что однажды осенью, по первому снегу, обчистили лабаз Коски Малого с меховой одеждой. Рядом стоял лабаз Николая с такими же теплыми вещами. Но к нему даже не подходили — об этом сказали следы на снегу. Немало люди подивились такому обороту дела: знать, и вправду побаиваются многие Николая Малого, знать, слыхивали о нем. Да и как, поди, не услышишь, коль он никому спуску не дает — ни черту, ни человеку, ни «дьяволу» любого ранга.
Близкие родственники, предостерегая, со вздохом говорили ему:
«Все жарче становится кругом… С таким-то нравом сгоришь ведь!..»
На что Николай Малый с самым серьезным видом, без улыбки, отвечал:
«Когда-нибудь, рано или поздно, ведь все сгорим… Все там будем…» — и кивал в сторону Нижнего мира, куда ушли предки.
И он, как и полагали люди, «сгорел». «Сгорел» без огня и дыма. «Сгорел» при загадочных, до сих пор не выясненных обстоятельствах.
Это будет впереди. Сейчас он спокойно промышляет зверя и птицу в черном урмане, не подозревая, что уготовлено ему судьбой. Быть может, одна из лучших сторон жизни в том, что человек не знает о дне и часе своей кончины.