Хаос ШАРПА
Шрифт:
— Я знаю, что делать, сэр, — сказал Харпер мрачно.
— Тогда сделайте это, — сказал Шарп.
Он кивнул Харперу, затем вернулся к церкви, туда, где ручей впадал в реку. Минуя небольшой каменный мост, дорога шла на восток через виноградник, мимо окруженного стеной кладбища и затем через пастбища на берегу Дору. Местность была открытая, и если подойдут французы, и ему придётся отступать, он не решился бы использовать дорогу. Он молил Бога, чтобы хватило времени на переправу, и это побудило его вернуться в деревню, чтобы поискать вёсла. Или, может, верёвку? Если верёвка окажется достаточно длинной, можно бы натянуть её через реку и буксировать лодку взад-вперед, что, несомненно, было быстрее, чем грести.
Он как раз думал, достаточно ли длинны верёвки от колоколов в этой церквушке, когда из дома вышел Харрис и доложил, что пленного зовут лейтенант Оливье, 18 драгунский полк, и что он, будучи пойман со спущенными штанами, отрицает, что насиловал девочку.
— Говорит, что французские офицеры не могут так поступать, — сказал Харрис. — Но лейтенант Висенте говорит, что девочка клянётся — он сделал это.
— Так сделал или нет? — спросил Шарп раздражённо.
— Конечно, сделал, сэр. Он признался во всём, когда я ему поддал, — заявил Харрис с довольным видом. — Но продолжал настаивать, что она сама его хотела. Говорит, что хотела, чтобы он её утешил, после того, как её изнасиловал сержант.
— Хотела утешиться, — пробормотал со злостью Шарп. — Он, получается, был вторым в очереди?
— Пятым, — сказал выразительно Харрис. — Так говорит девочка.
— Господи, — сказал Шарп. — Если считается справедливым пороть педерастов, тогда этих следует вздёрнуть!
Он вернулся к дому, возле которого крестьяне гневно кричали на француза, взиравшего на них с презрением, более пристойным на поле битвы. Винсенте пытался защитить его от расправы и обратился к Шарпу за помощью, чтобы сопроводить Оливье в безопасное место.
— Он должен предстать перед судом, — настаивал Висенте.
— У него только что был суд, — отрезал Шарп, — и я признал его виновным. Я сейчас врежу ему, а потом повешу.
Взволнованный Висенте не собирался отступать.
— Мы не можем упасть до уровня варварства! — утверждал он.
— Я не насиловал ее, — сказал Шарп, — Так не равняйте меня с ним.
— Мы воюем, чтобы мир стал лучше, — объявил Висенте.
Секунду Шарп смотрел на юного португальского офицера, не веря своим ушам, затем спросил:
— Что случится, если мы его здесь оставим, а?
— Мы не можем так поступить, — ответил Висенте, сознавая, что селяне отомстят французу гораздо более жестоко, чем предлагал Шарп.
— А я не могу взять с собой пленных, — настаивал Шарп.
— Мы не можем убить его! — Висенте даже покраснел от негодования, не намереваясь отступать. — И здесь мы его оставить не можем. Это равносильно убийству.
— О, Христова благодать! — раздражённо бросил Шарп.
Лейтенант Оливье не говорил по-английски, но, кажется, понял, что его судьба висит на волоске, и следил за спором между Шарпом и Висенте как ястреб.
— И кто же будет судьей и присяжными? — спросил Шарп, но Винсенте не успел ответить, потому что с западной окраины прозвучал выстрел, потом снова, затем выстрелы затрещали один за другим.
Французы возвратились.
Подполковнику Джеймсу Кристоферу понравилось носить гусарскую форму. По его мнению, форма была ему к лицу — придавала властность и внушительность, — и он долго восхищался собой перед трюмо в тесной спальне деревенского дома, поворачиваясь то левым, то правым боком. Он решил, что это из-за длинных кисточек на сапогах и высокого жесткого воротника, который заставлял стоять совершенно прямо с поднятым вверх подбородком, и из-за узкого мундира, который так сильно его обтягивал, что худощавый и ладный Кристофер должен был втянуть живот, чтобы застегнуть крючки и пуговицы на расшитой серебряным шнуром груди. Форма заставляла его чувствовать себя облечённым властью, её элегантность подчёркивал подбитый мехом ментик, драпированный на левом плече, и серебряные цепочки на ножнах сабли, позванивающие, когда он ходил взад-вперёд по террасе, ожидая своего гостя. Он сунул зубочистку в рот, нервно орудуя ей между зубами и пристально вглядываясь в поднимающийся вдали столб дыма от горящих в захваченном городе зданий. Горстка беженцев остановилась на ферме, прося еды. Луис побеседовал с ними и потом рассказал Кристоферу, что сотни, если не тысячи людей утонули, когда понтонный мост разрушился. Беженцы утверждали, что это сделали французы огнём своих орудий. Ненависть Луиса к врагу, подпитанная этими слухами, расцвела ещё пышнее, и он с неприветливым выражением смотрел на хозяина, пока Кристофер наконец, не потерял терпение:
— Это — только форма, Луис! Это не признак измены!
— Французская форма, — недовольно пробурчал Луис.
— Вы желаете, чтобы Португалия была свободна от французов? — отрезал Кристофер. — Тогда ведите себя с уважением и забудьте эту форму.
Теперь Кристофер шагал по террасе, чистил зубы и непрерывно следил за дорогой, которая вела за холмы. Часы в гостиной пробили три, и едва отзвенел последний удар, как большая колонна всадников появилась не вершине холма. Это были драгуны, которые могли обеспечить французскому офицеру, собиравшемуся встретиться с Кристофером, защиту от партизан и отступающих португальских войск.
Драгуны 18-го полка остановились в лощине ниже усадьбы, у ручья, где можно было напоить лошадей. Их укороченные спереди зелёные мундиры были запорошены белой пылью. Некоторые, увидев Кристофера во французской гусарской форме, спешили приветствовать его, но большинство не обратили на него внимания, ведя лошадей к ручью. Англичанин направился к своему гостю.
Это был Аржантье, капитан-адъютант 18-го драгунского полка, и по его улыбке было понятно, что он знал и любил подполковника Кристофера.
— Форма вам идёт, — сказал Аржантье.
— Я нашёл её в Опорто, — ответил Кристофер. — Она принадлежала бедняге-военнопленному, умершему от лихорадки, и портной подогнал её для меня.
— И получилось прекрасно, — отозвался Аржантье восхищенно, — Вам не хватает только cadenettes.
— Сadenettes?
— Косичек, — объяснил Аржантье и добавил, что французские гусары отращивают длинные волосы в знак принадлежности к элите кавалерии, а лысые или носят парик, или приделывают к киверу поддельные cadenettes.
— Я не уверен, что хочу отращивать косички, — весело сказал Кристофер, — Но, может быть, найду какую-нибудь девчонку с тёмными волосами и отрежу у неё пару хвостиков, а?
— Хорошая идея, — заметил Аржантье.
Он одобрительно наблюдал, как его эскорт выставил охранение, потом с благодарностью улыбнулся угрюмому Луису, который принёс ему и Кристоферу по бокалу vinho verde, золотистого белого вина долины Дору. Невысокий, с открытым честным лицом, рыжими, влажными от пота, волосами, и отметиной от кивера на лбу, Аржантье пригубил вино и удивился, насколько оно хорошо. Его улыбка была лёгкой, что отражало его правдивую натуру. Кристофер же скорее презирал француза, но понимал, что он будет ему полезен.