Характерные черты французской аграрной истории

Блок Марк

Старые сеньориальные домены там, где они еще частично существовали, могли послужить лишь исходным пунктом для восстановления домениальных земель, которые в значительной степени превосходили их. кое-где в результате обменных операций удалось осуществить удачное округление земель, но, само собой разумеется, объединение парцелл было в основном достигнуто за счет покупок. Почему же многие мелкие крестьяне были вынуждены продать отцовские поля? Почему они оказались столь стесненными в средствах?

Иногда их нужда была вызвана каким-либо неожиданным событием, например войной. Показательно, что в Бургундии конца XVII века деревни, насчитывавшие наименьшее количество наследственных держателей, были именно теми поселениями, которые претерпели в течение столетия наиболее сильные опустошения в результате вторжений и сражений. Некоторые прежние жители покинули их и никогда больше не вернулись; их земля, ставшая выморочным имуществом, досталась сеньору, который, будучи более дальновидным, чем его предшественники после Столетней войны, и находясь в более благоприятных экономических условиях, поостерегся вновь раздать ее в качестве наследственных держаний; он сохранил ее для себя или же, если считал необходимым сдать ее в аренду, заключал договор на определенный срок. Однако многие цензитарии остались на месте или вернулись, но, не имея кредита, подыхая с голоду и зачастую обремененные долгами, они вынуждены были продавать свои земли по низкой цене.

Однако для того, чтобы сельские массы оказались в безвыходном финансовом положении, вовсе не обязательны были неожиданные происшествия. Для этого было вполне достаточно трудностей приспособления к новой экономической жизни. Прошли те времена, когда мелкий производитель — худо ли, хорошо ли (скорее худо, чем хорошо) — мог и умел жить за счет своего хозяйства. Отныне приходилось

без конца заглядывать в кошелек: платить налоговому сборщику; платить агенту государства (причем потребности последнего в результате экономической революции увеличились в сотни раз); платить агенту сеньора, который, так же как государство, увеличил свои притязания в соответствии с требованиями эпохи; платить купцу, ибо; согласно жизненным привычкам, укоренившимся даже среди самых обездоленных людей, нельзя было отныне отказываться от покупки некоторых товаров или продуктов. Конечно, под рукой были плоды земли, часть которых можно было продать, по крайней мере в хорошие годы. Но продать — это еще не все. Чтобы извлечь из этого некоторую выгоду, надо совершить продажу в благоприятный момент, следовательно, надо уметь выжидать и предвидеть, а это зависит от наличия запасов и от склада ума. Но у мелкого крестьянина не было ни избытка капиталов, ни умения взвешивать конъюнктуру. В XVI–XVIII веках были созданы значительные состояния благодаря торговле зерном. Обладатели этих состояний были чаще всего купцами, хлебными торговцами (blatiers), иногда также крупными крестьянами, трактирщиками, предпринимателями различных перевозок. «Средний» деревенский житель выиграл от этого гораздо меньше. Ощущавшаяся столькими деревенскими жителями необходимость достать любой ценой наличные деньги нашла свое выражение (при старом порядке во многих районах) в том рвении, с которым они добивались получить работу на дому, чтобы в форме заработной платы иметь какие-то добавочные средства. Еще чаще они брали взаймы, само собой разумеется, под очень обременительные проценты. Сельскохозяйственный кредит не был ни организован, ни предусмотрен. Зато изобретательность денежных воротил была беспредельной: ссуды деньгами, ссуды хлебом, ссуды скотом под залог земли или будущего урожая, часто (особенно в XVI веке в силу старинных запретов, еще лежавших на взимании процентов) скрытые под маской совершенно безобидных контрактов. Все эти хитроумные и разнообразные комбинации имели один результат — еще более тяжелое обременение должника. Раз попав в долговую кабалу, будучи не в состоянии удовлетворить сразу требования чиновника государственного фиска, сеньориального агента и деревенского ростовщика, крестьянин, если даже ему удавалось избежать наложения ареста на имущество или продажи «по приговору», вынужден был все же в конце концов продать по своей воле несколько кусков полей, виноградников или лугов. Часто в роли покупателя выступал сам заимодавец, бывший в то же время перекупщиком земель — «посредником» (moyenneur), как говорили в Пуату в XVI веке, и ростовщиком; возможно, что с самого начала, когда он согласился предоставить заем, он рассчитывал именно на это. Он намеревался либо сохранить землю за собой и превратиться в свою очередь в земельного собственника (первый шаг по дороге, ведущей к социальному престижу и дворянству), либо выгодно перепродать ее какому-нибудь более богатому буржуа или дворянину. В другом случае продавец, нуждаясь в деньгах, с самого начала обращается к крупному купцу или к своему собственному сеньору. Все эти люди, разумеется, не покупают наобум; они знают цену «хорошо отграниченным» землям, по возможности смежным «с огороженным участком при доме» ^{114} или, во всяком случае, состоящим из небольшого количества крупных цельных кусков. В основе возрождения крупных хозяйств, в основе стольких прекрасных доменов, возникающих и растущих в то время в сельских местностях, лежит прежде всего (как это, несомненно, раскроют кропотливые исследования, которые придется со временем предпринять для всех провинций) долгий и тяжелый кризис кредита в финансировании крестьянской жизни [111] .

111

Быть может, смягчение кризиса в конце XVIII века явилась причиной возобновления крестьянских покупок, которое констатировал Лучицкий, по крайней мере для Лимузена. Но сама сущность описанного Лучицким явления остается весьма неясной; ср. статью G. Lefebvre в «Revue d'histoire moderne», 1928, p.'121.

Конечно, в разных районах интенсивность движения была различной. Пока что мы можем лишь смутно представить себе некоторые из этих расхождений и притом только в том случае, если будем рассматривать лишь завершающий этап, то есть примерно конец XVIII века ^{115} . [112] Распределение «собственности» (наследственных держаний, аллодов или фьефов, эксплуатируемых либо непосредственно, либо в форме временной аренды) между различными социальными классами в разных провинциях было крайне разнообразно. В Камбрези и Лаоннэ церквам удалось сохранить или, что более вероятно, восстановить обширные домены; в Тулузской области они действовали не столь успешно или затратили на — это значительно меньше усилий; на большой части бокажей запада они потерпели полную неудачу или же вовсе не пытались добиться этого. В Камбрези буржуазия имела лишь самую малость земли; в приморской Фландрии она прибрала к рукам половину земель; вокруг Тулузы, крупного торгового и чиновничьего города, буржуазия вместе с дворянством (многие дворянские семьи тоже, вероятно, были буржуазного происхождения) владела значительным большинством земель. Несомненно, что последствия этих контрастов дают себя чувствовать еще и в наши дни: в результате продажи национальных имуществ во время революции многие имения получили новых владельцев, но они подверглись довольно незначительному раздроблению (рис. XV). Значительные размеры крупной собственности на пикардийской равнине, преобладание мелкой крестьянской собственности в нормандских бокажах или в бассейне Уазы — все это явления сегодняшнего или вчерашнего дня, ключ к которым надо, конечно, искать в превратностях поземельного восстановления после Столетней войны. К сожалению, еще нет точных исследований, а только они одни позволили бы прочно соединить настоящее с прошлым.

112

Юридические или фактические налоговые иммунитеты, которыми пользовались привилегированные сословия, делали увеличение дворянских или церковных владений очень невыгодным для королевского фиска; таким образом, восстановление крупной собственности по-своему способствовало кризису монархии.

Как организует свое хозяйство новый владелец земли, дворянин или буржуа, не желающий быть только наследственным рантье? Некоторые из них, не колеблясь, эксплуатировали землю сами с помощью слуг (valets). Крупная перемена в нравах! Средневековый сеньор, за исключением сеньоров юга, всегда был сельским жителем в том смысле, что он предпочитал жить вне города, но он не заботился о своих полях. Конечно, сир дю Фейель (Fayel), как свидетельствует один поэт XIII века, отправляется рано утром «осматривать свои хлеба, свои земли». Всегда приятно созерцать нежную зелень молодых побегов или золото колосьев — прекрасные вещи, которые приносят славные звонкие экю! Но сеньоры не руководили обработкой земли. Заботиться о поступлении повинностей, отправлять правосудие, строить — вот наряду с войной, политикой, охотой и благородными или веселыми рассказами занятия и развлечения владельцев замков. Если в каком-нибудь анекдоте выведен на сцену рыцарь-земледелец, ясно, что это человек разорившийся. В начале XII века архиепископ дольский Бодри де Бургейль, хороший гуманист, читавший, конечно, «Георгики» находил, как рассказывают нам, удовольствие в том, что приказывал расчищать болота в своем присутствии, — мимолетная фантазия, так как затем он роздал эту землю в вечные держания^{116}. Напротив, в XVI веке и в жизни, и в литературе появляется новый тип — сельский дворянин. Вот, например (во второй половине столетия), сир де Губервилль из Нормандии, дворянин по своему положению и образу жизни, но буржуазно-чиновничьего происхождения. Не довольствуясь обширной перепиской со своими управляющими, он сам продает своих быков, наблюдает за сооружением плотин и изгородей, за рытьем канав и лично «ведет всех здешних парней» очищать от камней свои самые каменистые поля. Дамы буржуазного или дворянского происхождения также принимаются за работу. В XVI веке в Иль-де-Франсе мадемуазель Пуаньян, жена одного королевского советника, руководила косцами и сборщиками винограда; в ее присутствии унавоживали земли. В XVII веке в Провансе графиня де Рошфор в отсутствие мужа приказала насадить виноградные

лозы, наблюдала за молотьбой и за ссыпкой зерна в амбары. В 1611 году в Артуа было официально констатировано расширение непосредственной эксплуатации^{117}.

Нет ничего выгоднее, чем вести хозяйство самому, но если это делается разумно. А это предполагает постоянное жительство на одном месте. Равным образом и при сдаче земли в аренду, полностью или частично, сеньор должен был жить в деревне, если хотел обеспечить себе значительные доходы; это необходимо для того, чтобы контролировать арендаторов или испольщиков, использовать на месте часть продуктов и руководить продажей другой части. «Я извлекаю больше дохода из моих земель, чем вы получаете из Бурбильи (Bourbilly), — писал Бюсси-Рабютэн [113] мадам де Севинье, — потому что я нахожусь на месте, а вы далеко… Устройте так, чтобы вас сослали: это не так трудно, как кажется».

113

Роже, граф Бюсси-Рабютэн (1618–1693) — писатель и политический деятель, кузен и постоянный корреспондент мадам де Севинье — был выслан в 1666 году в свое бургундское поместье за опубликование вызвавшего скандал произведения «Histoire amoureuse des Gaules». — Прим. ред.

Но ссылка в конце концов была отчаянным выходом. Кроме того, многие крупные землевладельцы, дворяне или буржуа, не имели ни вкуса, ни досуга для деревенской жизни, не говоря уже о том, что богачи имели обычно слишком много земель, к тому же находившихся в разных местах, чтобы иметь возможность лично управлять всеми ими. Тогда приходилось прибегать к аренде, разумеется временной. Наследственное держание окончательно скомпрометировало себя в глазах землевладельцев. Были возможны два метода: раздробить крупное поместье на множество мелких хозяйств, каждое из которых отдавалось отдельному съемщику, или же передать его целиком одному-единственному арендатору. Последний обычно, если речь шла о сеньориальном домене, был в то же время, согласно распространившейся с XIII века практике, откупщиком различных лежавших на держателях повинностей и поборов. Два метода, но и два социальных типа. Мелкий съемщик — это крестьянин, зачастую имеющий, помимо своей фермы, еще и держание. Его хозяйство требует от него лишь незначительных вложений. Именно потому, что у него мало денег в сундуке и нет возможности их достать, арендную плату с него, во многих провинциях требуют целиком или частично зерном. Напротив, крупный арендатор, которому нужен относительно значительный оборотный капитал, который должен уметь продавать и рассчитывать, который должен одновременно управлять и сложным предприятием и, по доверенности, самой сеньорией, является в своей сфере влиятельным лицом; по своей экономической функции он капиталист, а по своему образу жизни и складу ума — чаще всего буржуа. Мы располагаем списком арендаторов, которые следовали друг за другом с 1641 по 1758 год в сеньории и домене Томирей (Thomi-rey), в Отенуа [114] : двадцать один купец, один мясник, один, нотариус, один адвокат и один просто «буржуа». Все они были из самого Томирея или из окрестных городов или местечек и в той или иной мере все были родственниками между собой; исключение составляло лишь одно семейство местных земледельцев (заключившее два арендных договора), безусловно богатое и породнившееся с купеческими семьями ^{118} . По правде говоря, при рассмотрении этих титулов необходимо учитывать некоторую долю тщеславия; звание купца долгое время считалось более почетным, чем звание, земледельца. Многие из тех, кто именовал себя купцами, получали, вероятно, большую часть своих доходов от земли и не гнушались в случае надобности браться за плуг. Тем не менее их деятельность не ограничивалась обработкой земли, а их кругозор и честолюбие перерастали узкие деревенские рамки. Случалось, что богатому арендатору удавалось вытеснить своего господина. Когда в XVIII веке сельское хозяйство всей страны стало принимать все более и более капиталистический характер, многие собственники, считавшие до сих пор удобным раздроблять свои земли, приступили к «объединениям» ферм, что отвечало интересам нескольких крупных арендаторов и наносило ущерб множеству бедняков. В 1789 году наказы Северной Франции полны протестов массы крестьян против этой недавно распространившейся практики. Восстановление крупной собственности до тех пор сочетавшейся местами с практикой мелкого хозяйства, привело и во Франции, правда в этой скрытой форме и с запозданием, к настоящим эвикциям [115] .

114

Отенуа — округ города Отена, в Бургундии. — Прим. ред,

115

По правде говоря, в Бретани создание крупных ферм не обязательно имело своим результатом уничтожение мелких хозяйств; часто «богатые лица», которые захватывали в общине «почти все фермы», сдавали их для обработки многим субарендаторам (см. работу E. Dupont в «Annales de Bretagne», t. XV, p. 43). Но во многих других областях, например на равнинах севера, в Пикардии, в Бос, произошла настоящая замена мелкого хозяйства крупным. О сопротивлении крестьян см. данную работу, стр. 255–256.

Но мелкие хозяйства (они неизбежно оказались в руках новых скупщиков — то ли потому, что те располагали лишь скромными средствами, то ли потому, что они вынуждены были раздроблять купленные ими земли) не прельщали капиталистических предпринимателей. Среди крестьян не всегда легко было найти даже мелкого арендатора, способного вложить хотя бы необходимые скромные средства. Наконец, совсем недавний опыг обесценения денег внушил многим собственникам, особенно в XVI веке и в первой половине XVII века, разумный страх перед денежными рентами, неизбежно остававшимися неизменными в течение некоторого срока, как бы короток он ни был. Отсюда чрезвычайное распространение арендных договоров из части урожая, главным образом из половины — то есть испольщина.

Возмещение верховных прав на землю посредством части урожая — этот хорошо знакомый римскому праву обычай — всегда был известен в нашей деревне. Доказательство тому — увеличение к X–XI векам за счет домениальных полей участков земли, уплачивавших шампар. Но впоследствии этот вид держания сделался менее частым, так как сеньоры, как известно, поощряли к концу средних веков замену натуральных повинностей денежными платежами. Там же, где такое держание продолжало существовать, оно быстро превратилось в наследственное, а заодно и сама повинность (размеры которой часто были весьма далеки от половины урожая) приобрела тот неизменный характер, который так не нравился землевладельцам старого порядка. Однако сам термин «метерия» (m'etairie) и обычай устанавливать долю, выплачиваемую землевладельцу в размере половины урожая (или около того), издавна встречаются в некоторых провинциях, особенно с XI или XII века на западе вплоть до Мэна и Перша, и в Артуа — примерно в это же время. Вечная эта аренда или временная? Зачастую источники не позволяют разрешить этот вопрос, а также определить в каждом отдельном случае, идет ли речь о настоящем держании, подчиненном всей уйме сеньориальных повинностей, или о простом соглашении между частными лицами, не связанном с установлением какой-либо зависимости; можно также сомневаться, что этот последний тип вполне частного-земельного договора где-либо ярко проявился до XIII века. Зато достоверно, что в средние века во многих областях испольщина была совершенно неизвестна или же встречалась лишь в особых случаях, особенно для виноградников (приобретя виноградник, буржуа или церковнослужитель всегда предпочитали сдавать его в испольную, а не в денежную аренду; лучше обогатить погреб, чем денежный сундук!). Начиная с XVI века испольщина, распространение которой до сих пор было очень неравномерным и которая была, в сущности, очень редкой даже в тех местах, где она была известна издавна, внезапно начинает распространяться по всей Франции, охватывая все большие пространства (во всяком случае до XVIII века). Она была лучшей гарантией против колебания курса монеты. Первыми заметили это итальянские буржуа, ловкие финансисты. Разве не приходилось им порой при помощи закона (как в Болонье с 1376 года) заставлять каждого гражданина города-сеньории применять этот вид аренды при сдаче земли покорным и изнуренным налогами жителям контадо? Французские землевладельцы вскоре обнаружили то же самое.

Сначала, в течение периода, непосредственно последовавшего за Столетней войной, арендный договор заключался иногда навечно. В обезлюдевших деревнях землевладельцы пытались поправить свои дела. Денежные повинности были дискредитированы в их мнении; многие из них не хотели и не могли хозяйничать сами. Но где найти земледельцев, согласных расчищать земли от зарослей на основе простой гарантии временной аренды? Об этом не приходилось и думать. Наследственная испольщина защищала как арендатора от эвикции, так и землевладельца от падения стоимости денег. В некоторых районах, например в Центре, испольщина имела быстрый успех^{119}.