Харама
Шрифт:
Следователь сказал:
— Висенте, когда поедем мимо моего дома, пожалуйста, остановитесь на минутку. — И обернулся к секретарю: — Нужно дать знать матери, что мы уезжаем, пусть ужинают сами, не дожидаясь меня.
Проехали Пласа-Майор. Никого. Только тонкий силуэт Мигеля де Сервантеса на пьедестале, в шляпе с пером и при шпаге, посредине сквера под мирной луной. Из баров лился свет и табачный дым. Внутри смутно виднелись человеческие фигуры, сгрудившиеся у стойки. Автомобиль остановился.
— Висенте, — сказал следователь, — будьте добры, скажите горничной, что мы уезжаем в Сан-Фернандо
— Хорошо, сеньор следователь.
Шофер вылез из машины и позвонил. Немного погодя дверь открылась, и он стал говорить со служанкой, фигура которой четко вырисовывалась в освещенном изнутри проеме дверей. Он уже передал, что было велено, когда позади служанки показалась женщина постарше, которая, отстранив девушку, вышла на улицу и подошла к машине.
— Ты хочешь уехать совсем голодным, сынок? — спросила она, наклонившись к окошку. — Перекуси хоть немного. И вы тоже, Эмилио. Пойдемте в дом.
— Спасибо, сеньора, я уже поужинал, — ответил секретарь.
— Ну, тогда ты один. Куда спешить?
— Нет, мама, спасибо, но я не голоден, в казино перекусил. Когда вернусь. Оставь мне ужин на кухне.
Шофер сел на свое место. Сеньора недоуменно развела руками:
— Ну как же так? Когда ты вернешься, все будет холодное, ни вкуса, ни пользы. Это никуда не годится. Но раз ты не хочешь, поезжайте, поезжайте. Что с вами поделаешь! — И отошла от машины.
— Ну пока, мама.
Заурчал мотор.
— До свидания, сынок. — И вновь наклонилась к окошку, чтобы разглядеть секретаря. — До свидания, Эмилио.
— Доброй ночи, сеньора, — отозвался тот.
Шофер включил вторую скорость, выехав на середину мостовой, а дверь дома в это время закрылась. Потом он включил третью и выехал из-под арки на Мадридское шоссе. Слева в лиловато-молочном ореоле лунного сияния чернело огромное опрокинутое корыто холма Сьерро-дель-Висо.
— Вы предупредили эксперта?
— Да, сеньор. Он сказал, что приедет попозже на своей машине или сразу же, как мы ему позвоним.
— Хорошо. Значит, молодая девушка, да?
— Так я понял из разговора по телефону.
— Подробностей он не сообщил? Она — мадридка?
— Да, сеньор, он сказал, что она из Мадрида.
— Конечно, в воскресенье там все запружено мадридцами. В котором часу это случилось?
— Не могу сказать точно. Он позвонил в начале одиннадцатого.
Теперь они ехали прямо навстречу огням Торрехона. Следователь вытащил сигареты:
— Хотите, Висенте?
Шофер протянул правую руку через плечо, не оборачиваясь.
— Спасибо, дон Анхель. Вытащите сами.
Следователь вложил ему сигарету между пальцев.
— А вы, Эмилио, малым порокам не подвержены?
— Большим — тоже, спасибо, не курю.
Слева они видели залитую лунным светом долину реки Энарес, впадающей в Хараму. Секретарь покосился на гвоздику в петлице пиджака следователя. Огонек зажигалки осветил салон автомобиля. Шофер склонил голову набок, чтобы прикурить от зажигалки, которую держал перед ним следователь, и в то же время не спускал глаз с брусчатки, освещаемой фарами машины. Вдали, слева и чуточку сзади, смутно виднелись выступающие друг над другом плоскогорья, которые
— Американцы, — сказал шофер.
— Кто ж еще, — подтвердил секретарь.
— Да я номер разглядел. Так можно ехать хоть на край света.
— Конечно, так можно.
— Пока мы добираемся до Сан-Фернандо, они уже опять будут в Мадриде. Если, конечно, не разобьются в лепешку о какой-нибудь придорожный столб.
— Быстрей гонишь, скорей остановишься, — поддержал секретарь.
— Вот в чем наше преимущество: в коробке из-под хихонской халвы мы такой опасности не подвергаемся, — сказал шофер. — Должно же быть и у нас хоть что-то хорошее.
— А как же!
Следователь молчал. Проехали развилку, слева осталась дорога на Лоэчес, и въехали в Торрехон-де-Ардос. В пределах городка на шоссе было довольно светло от огней, еще горевших в домах, тут и там попадались люди, уступившие дорогу машине. Группы людей сидели в ряд или кружком у дверей закусочных. В раскрытые двери виднелись броские картинки календарей на ярко-синих стенах. Осталась позади колокольня, на ее черепичной крыше голубел лунный свет. Угловатая тень фронтона накрывала крыши домов. Дальше шоссе шло по равнине, спускавшейся к Хараме; за серебристой лентой реки виднелись вдали редкие огни Кослады и Сан-Фернандо. Шоссе, обсаженное деревьями, тянулось по прямой до Пуэнте-Вивероса. Переехав мост, они свернули с Главного шоссе и поехали по дороге на Сан-Фернандо-де-Энарес. Машина подпрыгивала на выбоинах и рытвинах. Следователь спросил:
— Жандарм сказал вам, где именно это произошло?
— У плотины.
— Вы знаете, Висенте, как спуститься к плотине?
— Да, сеньор.
У переезда шлагбаум был открыт. Машина проковыляла через пути. Впереди, по левую руку, силуэты высоких деревьев закрывали виллу Кочерито из Бильбао, только кое-где меж ветвей поблескивала крыша.
— Это уже девятый утопленник, которого я осматриваю на Хараме, — сказал следователь.
Шофер сокрушенно покачал головой.
— Вернее, восьмой, — поправился следователь, — потому что нельзя считать утонувшей ту девушку, которую жених сбросил с железнодорожного моста, помните, Эмилио?
— Да, помню. Года два назад.
Они снова повернули налево, проехали мимо виноградников, затем спустились направо, к закусочным возле плотины. Машина остановилась под большим деревом, несколько человек вышли из павильонов, а некоторые встали в дверях, чтобы посмотреть, кто приехал. Почтительно посторонились, пропуская следователя. От яркого света он прищурился. Висенте остался у машины.
— Добрый вечер.
Сидевшие за столиками умолкли и обернулись к вошедшим. У следователя были светлые, слегка вьющиеся волосы, и ростом он был намного выше секретаря и всех, кто стоял у стойки.