Харама
Шрифт:
— Ладно, неважно, — сказал Мигель, — не имеет значения. Не ломайте голову, черт с ним.
— Да, конечно. Вот если б мы были знакомы еще с каким-нибудь Эдуардо, хоть даже и фамилии его не знали б, это вполне мог бы быть тот, о котором ты говоришь. Но в том-то и дело, что других Эдуардо мы не знаем. Вот всяких Пепе у нас вагон, в Легаспи их не перечесть. А с твоим другом — странно, мы о нем даже не слыхали, тем более что он молодой парень, а мы у себя вроде всех знаем. Ты уверен, что он живет в Легаспи?
— Ну да. То есть я хочу сказать, если он недавно не переехал, я с ним больше года не виделся.
— Ладно, ребята, черт с ними, с Эдуардо, давайте подумаем, что будем делать. Танцуем или нет?
— А
— В их бутылке вроде еще осталось, взгляни.
Мигель поднял бутылку и посмотрел ее на свет!
— Да почти ничего, самая малость.
— Попросим еще, — сказал Фернандо. — Надо похлопать в ладоши, может, кто-нибудь выйдет.
— Давай хлопай. У тебя рук, что ли, нет?
— Ну же, Лукитас, будь пай-мальчиком, заведи нам патефон, пожалуйста.
Лукас поднялся, притворно вздохнул и, махнув рукой, — ничего, мол, не поделаешь, — пошел к патефону. Хуанита заметила:
— Какой ужасный труд! Ты так кривляешься, будто тебя заставляют управлять трамваем. — Она обернулась к Лоли: — Ты только погляди, до чего бедняге тяжело, не знаю, как он ноги таскает.
Фернандо несколько раз хлопнул в ладоши. Марияйо сказала:
— Ну и ладони у тебя, дружище. Я почти готова нанять тебя, чтоб ты будил нашего ночного сторожа, он, бедняга, совсем глухой стал.
— Лукас, поставь для меня, пожалуйста, румбу! — крикнула Мария Луиса.
— Для тебя? Наверно, для всех.
— Какая тут румба-тумба! — откликнулся Лукас. — Я же ни шиша не вижу!
— Так выйди на свет и посмотри, подумаешь, проблема!
Лукас не ответил, он опустился на колени перед патефоном и крутил поблескивавшую металлом ручку.
— Не зли его, а то он и вовсе бросит крутить, ты же его знаешь.
— Я хочу танцевать! А что еще делать? Хочу танцевать!
— Подожди, вот припекло тебе, подожди, не спеши, время терпит.
— Не так его уж и много, Самуэль.
— Ну, начинается! — запротестовал Сакариас.
— Что начинается?
— Разговор о неприятном.
— Неприятном?
— Ну да, о времени, детка! — Сакариас, улыбнувшись, вновь повернулся к Мели: — Продолжай.
— Так вот, пока суд да дело, пошел уже одиннадцатый час, и в половине одиннадцатого — дзинь-дзинь! — является отец. Меня такой страх взял, сказать тебе не могу. Пошла открыть ему, а он — ни гу-гу, и лицо серьезное, представляешь, как у церковного служки. Садимся все к столу: тут отец, напротив него — бабушка, тетка — на другом конце, ну, как вот здесь, а мой брат рядом со мной, слева, так что, понимаешь, я его то и дело коленкой под столом подталкиваю, а сама прямо-таки трясусь, нервы расходились, даю слово. Начали ужинать, а отец все молчит, суп съели — ни полсловечка, в нашу сторону даже не смотрит, съели второе, не помню что, — та же картина: глядит в тарелку, и все тут. Ты только представь себе, хоть про отца и не скажешь, что он любит поболтать, но уж за столом-то всегда с нами разговаривал: спрашивал, сам что-нибудь рассказывал о своих делах, ну, как всякий человек, когда он в хорошем настроении, когда хочется поговорить. А в тот вечер, представляешь, так себя держал, что даже бабушка не осмеливалась слово сказать! Да она еще не знала, в чем дело, понимаешь, но видно, не так уж она слаба умом, как мы думаем, какое там слаба, — хоть и стара, а сразу почуяла, что дело неладно. Ну вот, короче говоря, такая жуткая была сцена, такое напряжение, когда чувствуешь, что вот-вот не выдержишь, взорвешься, такой момент я пережила, скажу тебе — жуть! Это хуже, гораздо хуже, чем любая ругань, любая ссора, какую только можно себе представить. А тетка наша, при всем том, что она нас ненавидит и всегда готова навредить, тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Наконец она
Сакариас улыбнулся.
— Слушай, а что ты так беспокоишься о ночном стороже? — спросил Фернандо у Марияйо.
— Мне ничего другого не остается.
— Почему? Что ты делаешь по ночам на улице?
— Я, к твоему сведению, работаю в системе кафе и баров.
— А-а, понимаю. После вечерней смены. А на тебя не набрасываются вампиры?
— Нет, милый мой, не беспокойся, не набрасываются.
Послышался смех Фернандо. Лукас подошел к окну, чтобы разглядеть надписи на пластинках. В окно видна была кухня, жена Маурисио растапливала плиту куском картона от коробки из-под обуви; угли потрескивали, разбрасывая искры. К Лукасу подошла Мария Луиса, и Фаустина, услышав их голоса, — они искали румбу, — обернулась и сказала им:
— Если вам что-нибудь нужно, сейчас выйдет моя дочь.
— Это хорошая идея — захватить с собой патефон, — сказала девушка из Легаспи.
— Только лучше бы другой, поисправней.
— Ну, если другого нет…
Хуанита сказала:
— У этого патефона самое плохое — его хозяин, понимаешь? Он воображает, что владеет бог знает чем.
— Что-то так никто и не выходит к нам.
Фернандо снова похлопал в ладоши, потом сказал:
— Знаешь, детка, это ты неплохо придумала с ночным сторожем. Ради того, чтоб ты не ходила одна, я готов отрывать от своего сна три часа еженощно. Хорошая мысль: ты стоишь того, чтобы тебя провожать. Считай, что эта должность за мной.
Заиграла музыка. Самуэль с блондинкой и две пары из Легаспи вышли танцевать. Затем встал Мигель и, проходя с Алисией мимо Сакариаса, тронул его за плечо:
— Как дела? Вам, я вижу, уже ни до кого. Славно вы тут поболтать устроились. Интересно, что ты ей заливаешь? Имей в виду, дорогая, он жуткий трепач. Не верь ему.
Мели улыбнулась:
— Он мне рассказывает про военную службу.
— Прекрасно, продолжайте, продолжайте.
Потом, уже танцуя, Алисия упрекнула его:
— Ну чего ты к ним привязался? Не видишь, они плавятся? Не понимаешь, что ли?
— Именно поэтому, чтоб немножко их позлить.
Один из пяти присоединившихся к компании остался за столом, в полутьме он смотрел на Лоли. Слышался смех Самуэля и блондинки, которые танцевали со всякими выкрутасами. Рикардо молчал.
— Ну и веселье, правда, Хуани? — спросила Лолита сдержанно.
Только та собралась ответить, как Лукас расстался с патефоном и позвал ее танцевать. Пары одна за другой выходили на светлый прямоугольник, но видны были только ноги. Парень из Легаспи сказал Лолите:
— Если ты ни с кем не танцуешь…
— Что?
— …то пойдем со мной, не возражаешь?
— С удовольствием.
В сад наконец вышла Хустина.
— Что вы хотели?
Рикардо посмотрел на парня из Легаспи, который, обняв Лолиту за талию, пошел с ней танцевать, и сказал:
— Эй, Фернандо, так чего вы хотите?
— Да вина, бутылки две. — Потом добавил: — Послушай-ка, а есть у вас лангусты?
— Конечно, по-флотски! — Хустина посмотрела на него и ушла в дом.
— Получил? Как спросил, так и ответили, — засмеялась Марияйо. — Будешь знать.