Харама
Шрифт:
— Пусть ваши домашние поужинают и ложатся спать, — сказал Лусио. — На то и воскресенье, чтобы мужчина поразвлекся. Настоящий мужчина домой в воскресенье не вернется, пока не опустеет карман.
— Только не этот, — возразил низенький мясник, указывая на Чамариса. — Он так не может. Стоит ему задержаться, ну, минут на десять-пятнадцать сверх назначенного часа, — сразу пришлют за ним нарочного, тут как тут и явится девчушка, вот как сегодня днем. — Он обернулся к Чамарису. — Правильно я говорю, любимчик своей семьи?
— Ну что из того? Они так делают,
— Так это ж и есть свобода в браке, — возразил мясник. — Ни больше, ни меньше. Просто молод ты еще, оба вы зеленые, как говорится, но будет время, не беспокойся, придешь и ты к этому и все сам поймешь.
— Ему даже лестно, — вмешался, смеясь, Клаудио, — ему лестно пока что, когда за ним посылают, — дескать, папочка, пойдем домой и всякие такие штучки.
— Еще как лестно! — подхватил первый мясник. — Так и тает от удовольствия! По лицу сразу видно. Но подожди, пройдут года, не так уж и много, начнет женушка у тебя расплываться, и увидишь, все пойдет иначе, сам увидишь. Тогда, голубчик, тебе только того и надо будет, чтобы тебя оставили в покое, понимаешь? Семейный долг свой выполнил и — будьте здоровы, мои милые. Вот как будет.
— Бог с вами! — сказал Лусио. — Вы, никак, хотите расстроить семейное счастье нашего друга?
— Мы? Да что вы, куда там. Попробуй расстрой. Когда у человека молодая жена, никакая на свете сила его не образумит. И думать нечего.
— Конечно, — поддержал коллегу Клаудио. — Он в своей Росалии души не чает. Его от нее за уши не оттащишь.
— Может, хватит? — запротестовал Чамарис. — Слишком, кажется, долго я служу вам темой для разговора. Довольно вы меня пощипали, смените пластинку. Да и пора уже идти. Что с меня причитается, Маурисио?
— Да, да, он прав, пусть отдохнет до завтра.
— С тебя девять пятьдесят.
Чамарис искал деньги между листками блокнота в захватанной желтой обложке. Кока-Склока все еще листал воскресный номер «АБЦ».
— Там, в саду, поют, — сказал Кармело, обращаясь к Маурисио; глаза его загорелись, он слушал, повернувшись лицом к коридору.
— Слышу.
Маурисио дал Чамарису два реала сдачи. Мужчина в белых туфлях уставился в пол, держа левую руку на выгнутой спинке стула Лусио.
— До завтра, — попрощался Чамарис.
С ним вышли оба мясника.
— До свидания.
— Доброй ночи, сеньоры.
— До завтра.
— До свидания.
Они ушли в темноту.
Алькарриец продолжал свое:
— Вот я и говорю, дон Марсиаль, шутки шутками, а я уж не раз подумывал, не собрать ли мне пожитки и не махнуть ли с семьей в Америку.
Пастух сказал:
— Куда тебе!
— На словах — куда угодно! — крикнул Кока-Склока. — На деле — никуда.
— Помолчи ты, рахитик. Неужели нельзя поговорить серьезно?
— Ха-ха, серьезно! Скажет тоже! — смеялся инвалид. — Он хочет, чтобы
— Ты-то что знаешь?
— Что я знаю? Видали его? Откуда мне знать! И это ты говоришь мне? Да сколько лет слышу одно и то же? Как себя помню, ты всем рассказываешь эту сказку. И хочешь, милый мой, чтобы тебя принимали всерьез? Ты уже отплывал в Америку побольше раз, чем сам Христофор Колумб!
— Это еще ничего не значит, — вступился дон Марсиаль. — Бывает, жуешь, жуешь какую-нибудь мысль, пока не разжуешь как следует. А когда никто уже этого не ожидает — бац! — и все в порядке!
— Ну да, как же, жди. Скорей пойдут мои ноги, как бы тяжелы они ни были, чем этот дядя стронется с места, попомни мое слово. Фантазия это все, игра воображения у него под кумполом.
— Так оно и есть, — подтвердил пастух. — Это все котелок его гудит и гудит, не переставая, вроде как осиное гнездо. Сам-то он, может, и верит в то, что говорит, но уж нас этой сказкой не убаюкает, мы ее наизусть знаем. Уедет он, как же, дожидайтесь.
— Да послушай, я же не отрицаю, что иногда задумываешь что-нибудь, лишь бы душу отвести, отключиться от своих забот, — ответил алькарриец. — Но только не пустые это мечтания. Как знать, может, если долго бить и бить в одну точку, в конце концов продолбишь дыру. И тогда как бы вам не опростоволоситься. Так что на вашем месте я бы поостерегся клясться и божиться.
— Не будь я Амалио, если тебя не похоронят здесь! Верно?
— Верней не бывает, — подтвердил Кока-Склока. — Какие тут могут быть сомнения? Готов дать расписку.
И все засмеялись.
— Много вы знаете! Насквозь все видите. Только во мне-то вы ошибаетесь, совсем вы меня не знаете, это уж мне поверьте.
— Ничего, — вступился дон Марсиаль. — Пришла им охота немного потешиться на ваш счет, они нарочно пытаются вас разозлить. Не обращайте внимания на все их шуточки да прибауточки.
— А я и не обращаю. Будто я не понимаю, куда они клонят. Только разозлить меня им не удастся. Дудки, не на того напали!
— Просто любят они придираться, больше ничего. Ну-ка, кто из нас не подумывал в какой-то момент об Америке более или менее серьезно?
— Вот видите? Значит, не такая уж это пустая мысль. Вопрос только в том, как на это решиться.
— Только в этом, правильно. Немало надо мужества, чтобы сделать такой шаг в жизни. Собраться с духом, взять да и сделать.
— Конечно. Кто не понимает, как трудно оторваться от места, где ты родился и прожил столько лет? Легко сказать — покинуть здешние края и здешний народ, каков бы он ни был, хорош или плох, но ты так или иначе всю жизнь с ними уживался! А тут вдруг с бухты-барахты отправляйся на чужбину, в такие места, которых ты сроду не видал даже на картинке и не имеешь никакого понятия, что там за народ, какие там нравы и обычаи. Тут всякий призадумается, если это, конечно, не отчаянный какой-нибудь, которому все нипочем.