Харбинский экспресс-2. Интервенция
Шрифт:
Однако усталость сыграла с ним шутку: не заметил, как вышел к реке – да и сковырнулся с обрыва. Хорошо, с детства был плавать приучен; выбрался и на сей раз. Даже саквояж удержал – а корзина вот уплыла.
Однако, как уже известно читателю, позднее она обнаружилась на том самом плесе, куда выбрался вконец обессилевший титулярный советник. [1]
Есть хотелось отчаянно. Он даже пробовал жевать какие-то корни. Но проглотить не решился –
1
Подробнее об этих событиях см. в романе «Харбинский экспресс».
Но даже и на чувство голода Клавдий Симеонович теперь смотрел философски. Правда, на какой-то миг взгляд его задержался на прикрытой тряпкой корзине. Однако тут же Сопов встряхнул головой, словно отгоняя некий искус, подхватил поклажу и двинулся вдоль реки.
…Деревенька открылась совсем неожиданно.
Титулярный советник был насквозь городским жителем, а потому никак не рассчитывал здесь, в маньчжурской тайге, встретить жилье. Про заблудившихся в лесу помнил, что им следует держаться либо ручья, либо реки (ежели таковые отыщутся) – они-де непременно и выведут к населенному пункту. А деревенька, которую встретил Клавдий Симеонович, вовсе не на реке стояла – а в самой лесной гуще.
Было в ней домов двадцать от силы. Стояли двумя рядами, как и положено, вдоль дороги. Срубы все крепкие, ухоженные – это вам не бумажно-соломенные китайские фанзы. А вот церкви Клавдий Симеонович не увидел. Это сперва сильно ему не понравилось. Но после вспомнил, что деревня – она ведь не село. В селе, ясное дело, непременно имеется храм, а вот в деревне – необязательно. Правда, в таком случае село все равно где-то неподалеку, и в него ведет утоптанная иль даже укатанная дорога. Ведь православному люду надо и службу отстоять, и к причастию подойти. Как же иначе?
Но здесь такой дороги не наблюдалось.
Впрочем, на это обстоятельство Сопов внимания сразу не обратил. Больше всего ему хотелось поесть и выспаться по-человечески. Да и дело шло к вечеру, надо как-то определяться к ночлегу. Так что деревенька по всем статьям пришлась как нельзя кстати.
Правда, выглядела она пустынной. У Клавдия Симеоновича даже сердце кольнуло – а ну как заброшенная? Да нет, непохоже. Вон, занавеска на окошке полощется, где-то скрипит колодезный ворот. Правда, в остальном тишина – даже собаки не брешут. Ну да у всякого монастыря свой уклад.
Пока шел по дороге, пока озирался, разглядывая дворы, времени заметно прошло. С полчаса, а может, и того более. И ни души!
Это все же смущало.
И тут титулярный советник услышал пение. Сперва решил – почудилось. А потом разобрал: точно, поют. Только слов не понять. Словно и не по-русски. Только откуда здесь иноземной речи-то взяться?
Пока Клавдий Симеонович размышлял над этим открытием, приключилось еще кое-что: из-за плетня (заборов тут не водилось, только невысокие
– Эй, оголец! – позвал обрадованный Клавдий Симеонович. – А ну, приспей к дяде!
Но он напрасно старался: ни просторечное «оголец», ни придвинутое к фольклору «приспей» не оказали ровно никакого воздействия. Существо настороженно зыркнуло, утерло рукавом нос. А когда Клавдий Симеонович шагнул ближе – тут же развернулось, с очевидным намерением задать стрекача. При этом на затылке обнаружились две косички – баранками.
– Эй, девчурка!.. – снова воззвал Сопов. Но та его не послушала, скрылась за каким-то плетнем. Словно и не было ее тут.
Клавдий Симеонович решил, что с него довольно. Хватит миндальничать, бездомной собачонкой по дворам мотаться. Надобно к старосте. Пришел, дескать, к вам человек – так помогите, чем можете. Накормите-обогрейте. А христарадничать заставлять – грех. За это, как говорится, можно и съездить кое-кого – в Харьковскую губернию, Зубцовского уезда, в город Рыльск, в Рожественский приход. Точнее – по личности засветить, так-то.
Очень даже невредно бывает. Отечественный пейзан такое обращение только и понимает. Однако вопрос: как найти старосту? Объявлений не наблюдается. И спросить не у кого.
Постучался Сопов в один дом, другой, третий. Никого. И вот еще диво какое: двери-то все на замках! К створкам пришиты железные полосы, а на них – висячие замки, да таких размеров, что города запирать впору. Для русской деревни обычай вовсе не характерный – об этом даже столичный житель Клавдий Симеонович Сопов был немало наслышан.
Выручила профессиональная наблюдательность: титулярный советник вспомнил, куда скрылась девчурка, двинулся в ту сторону и отыскал-таки ее избу. Та – на счастье – оказалась незапертой. Возле здоровенной печи с огромным подом, на которой были грудою свалены какие-то тряпки, хлопотала хозяйка. Ворочала что-то длиннющим ухватом. Баба была еще молодая – это Клавдий Симеонович по ногам сразу определил. Подол юбки-то был подоткнут, да высоко, над коленом. Видать, пол только что отскребала – вон, еще пятна не высохли, да в воздухе средь дымного да горелого явственно пробивается влажный древесный дух.
Клавдий Симеонович вошел чинно, поздоровался. Перехватил саквояж, стиснул его под мышкой, а освободившейся рукой редкую шевелюру пригладил.
Баба повернулась, отставила ухват в сторону. Подбоченилась и уставилась молча – глаза в глаза. Ни вам «здравствуйте», ни «к кому будете». Немые они здесь все, что ли?
От такого приема Сопов насупился. Спросил хмуро:
– Скажи-ка, где мне найти старосту?
– А чего искать-то? – ответила баба. – Он тебя сам найдет. Не сумлевайся.