Харбинский экспресс-2. Интервенция
Шрифт:
– В предместье. Недалеко, в четверти часа. Для вас, думаю, не расстояние. Вид у вас прямо цветущий. Будто десяток годов сбросили.
– Да-с. Я и вправду словно помолодел.
– Значит, нести поклажу было не в тягость. Кстати, насчет корзины я в восхищении. Мало б нашлось желающих. И то: кинули бы в лесу, и весь сказ.
– Ну… – протянул Клавдий Симеонович. – Ежели откровенно, корзину-то не я тащил.
– А кто? – удивился Павел Романович.
– Генерал. Мы с ним вместе с «Самсона» ныряли.
– Чудеса! –
– Как хотите. А только так и было. И потом по лесу мчал – будто лось или олень там какой.
– Где ж он теперь, сей олень? – спросил Дохтуров. – Хотелось бы повидаться. Все-таки – пациент.
– Это кому как, – ответил титулярный советник. – Мне он без надобности. Та еще штучка. Я и так все про него понял.
– Что ж вы поняли?
– После, – ответил Сопов. – А сейчас давайте-ка шагу прибавим. Мне эта местность не нравится.
К фанзе подходили сторожко, но она оказалась пустой. Хозяин-китаец что-то чинил во дворе, жены его не было видно.
Дохтуров вошел первым.
Лаз в подпол открыт. Павел Романович нахмурился, но тотчас сообразил: дышать-то внизу надобно, вот и открыли. К тому ж масляная лампа. Без открытого люка давно бы все задохнулись.
Он подошел к черному проему в полу, заглянул и стал спускаться.
Воздух внизу был вязким, тяжелым. Глаза, привыкшие к дневному свету, не сразу освоились.
– Пришли? – раздался голос Дроздовой. – Слава Богу. А то я уже разное думала…
– Жив?
– Да. Только вроде без памяти. А это кто с вами?..
– Сопов, Клавдий Симеонович. Я рассказывал – он был с нами на пароходе…
Павел Романович склонился над умирающим. Ротмистр был без сознания. Он весь горел. Жар сухой, без выпота. Пульс частый, горячечный.
– Давно без чувств?
– Почти сразу, как вы ушли. Однажды только пить попросил.
– Давали?
– Нет. Вы ж запретили, я помню… Господи, а это еще что?!
– Это, сударыня, самое что ни есть дорогое для нашего ротмистра существо, – сказал Клавдий Симеонович, пристраивая корзину на земляном полу. – Прозвание имеет человеческое: Зигмунд. Они с Владимиром Петровичем большие приятели. Даже вместе сражались, в японскую-то войну…
– Шутите? – неприязненно спросила Дроздова.
– Да какие уж тут шутки. – Сопов вздохнул, подвинулся ближе к ротмистру. Спросил, приглушив голос: – Что, совсем плох?
– Безнадежен… Скоро начнутся боли.
– Ах ты, господи! Вот ведь казус какой! А я для него эту скотину столько верст по тайге тащил. На своем-то горбу. Эх, жаль. Красивый человек, отчаянный. Мне такие по сердцу. Да и вообще…
Что он имеет в виду под словом «вообще», Клавдий Симеонович пояснить не удосужился. Развязал платок, открыл корзину.
Кот
– Что это он… в таком виде? – спросил Павел Романович.
– Так и мы не лучше, – сказал Сопов. – Хорошо еще, живы остались.
Внезапно Зигмунд оставил свое занятие. Он вдруг завертел головой, выгнул спину и зашипел.
Мадемуазель Дроздова вздрогнула:
– Что это с ним?
Никто не ответил.
Между тем кот заметался по погребу. Это продолжалось недолго: он мигом нашел ротмистра, мяукнул, после вспрыгнул на грудь и стал тереться мордочкой о лицо.
– Вот ведь верность какая, – сказал Сопов. – Средь котов это редкость. А заразу не занесет? Может, убрать?
Павел Романович покачал головой:
– Теперь это все равно.
– Вы разыскали опий? – спросила Анна Николаевна.
Дохтуров повернулся к ней. В красноватом масляном свете глаза у мадемуазель казались невозможно огромными.
– Во всем городке нет ни одной уцелевшей аптеки.
– А если он очнется? Что станем делать?
Павел Романович промолчал. Вообще-то, это его вопрос. А никак не молоденькой девушки, не окончившей даже и сестринских курсов. Однако сейчас безразлично, кому сей вопрос адресован.
– Господин Сопов весьма благородно вернул мне мой саквояж, – сказал Павел Романович. – В свое время я содержал там небольшую аптечку, для экстренных случаев… Подождите.
Он поставил саквояж на колени, раскрыл. Погрузил внутрь руку и принялся что-то нащупывать.
– Ну как? – спросила нетерпеливо Дроздова.
– Подождите… Вот здесь потайное отделение. На кнопочках, почти неразличимое. Сейчас…
Один за другим раздались три тихих щелчка. Павел Романович пошарил рукой в чреве саквояжа.
– Нашли?
– Да. Вот.
Он вытащил небольшую стальную коробочку. Когда-то она была блестящей и гладкой, но теперь поверхность ее поржавела от речной воды. Один угол был смят.
Раскрыл коробочку Павел Романович не без труда. Наконец перед глазами предстали размокшая в кашу бумага и стеклянная крошка.
– Что это? – спросила Дроздова.
– Порошки в аптекарской бумаге. И растворы для впрыскивания. Как видите, все погибло.
– Здесь был морфий? – дрогнувшим голосом спросила Анна Николаевна.
– Да. Две или три ампулы.
– Может, что-нибудь уцелело. Дайте ваш саквояж!
– Бесполезно.
– Ах, да что же вы в самом деле! – Дроздова решительно забрала у него сак. Осмотрела внутри, потом шпилькой вспорола подкладку. – Посветите!