Харизма [СИ]
Шрифт:
Воцарилась тишина. Боль в ладони помогла начать соображать связно. Проснись на полтора часа раньше и пой! Да-да, расскажите мне об этом.
Мне снилось что-то очень нехорошее. Насколько нехорошее, я не бралась судить. Но знала наверняка: это не был один из тех кошмаров, которые преследовали меня какое-то время после происшествия пятилетней давности. Это был новый кошмар, только-только из духового шкафа, осторожно, горячая начинка. И я его не помнила. Холодная испарина и неровное дыхание говорили о том, что вряд ли захочу вспоминать. Видит Бог, так и есть.
Я валялась в постели до семи утра, затем откинула одеяло и спустила
Кондиционер шептался сам с собой, дисплей показал плюс двадцать четыре - температурный режим, который я выставила накануне ночью. Ошибки быть не может. Кондиционер исправен. Я стояла под потоком теплого воздуха - стояла как оловянный солдатик, перераспределив большую часть веса тела на левую ногу, кофта съехала с плеча, майка вытянулась с одной стороны протуберанцем, - в то время как в квартире от силы было плюс пять, если не меньше. Но как такое может быть? Я решила оставить все вопросы до тех пор, пока в буквальном смысле не смою с себя ночной кошмар.
Кошмар, который я не помню.
Руководитель нашей группы послетравмовой реабилитации говорил: важно сохранить присутствие духа.
Кажется, в этом-то и проблема: в присутствии духа. Я сейчас говорю не о внутреннем стержне, а о духе, по которому специализируется Лука.
Лучше и не придумаешь.
Я выключила везде свет, разошторила окна, позволив солнечному свету затопить комнаты, открыла балкон. На улице было теплее, чем в квартире!
Душ прояснил мозги. И если бы только мозги.
Случилось так, что стоя под горячими струями, впервые после длительной спячки проснулся мой мизинец. Я имею в виду, мой отсутствующий мизинец. Он зачесался внезапно, заставив меня вскрикнуть от изумления и боли. Я лихорадочно закрутила воду и вытаращилась на левую руку.
– Нет, - прошептала я, - пожалуйста, не надо...
Голос - хриплый, резкий, чужой.
Пятница. Кажется, это будет еще один безумный долгий день. Боснак, сестренка, простите.
Помните, я говорила, что палец, хотя и превратился давно в пепел в больничной печи, продолжает делать погоду в моей жизни? Так вот, это чертовски так.
Фантомный зуд появился спустя какое-то время после того, как лезвие поварского ножа, взблескивая в руках одного исполнительного парня, отсекло мой мизинец.
Паззл сложился в похожее на все предыдущие воскресное утро. Воскресенье, свободный от учебы, врачей и встречи группы послетравмовой реабилитации день. Как раз тогда я стала выкуривать по полторы сигарет пачки в день, с одного присеста достигнув уровня 'платинового курильщика'; начала растить в себе пеликана. Итак, то воскресенье. По ящику - утренний выпуск новостей, репортаж о пропавшей семилетней девочке. Стоило на экране появиться фотографии белокурой курносой малютки, как я уже знала, где она. Никогда прежде не видела малютку, но знала, где она, понимаете? Чашка кофе выскользнула из моих рук. Я позвонила следователю Игорю Крапивскому, набрав верную комбинацию цифр лишь с четвертой попытки, так меня трусило. Крапивский был со мной в тот день, когда меня, избитую и окровавленную, доставили в реанимацию. Но в то воскресенье ему не суждено было быть рядом с другой девочкой...
Он спросил, откуда я знаю, где искать кроху. Я сказала: палец. Я сказала: палец, которого у меня нет. Он появился и он зудит.
Два часа спустя, глядя на маленькую ручку, выглядывающую из-под земли, словно в приветствии, во мне что-то сломалось. К ноготку большого пальца прилип прутик, кожа как застывший воск.
Малютка любила рисовать лошадей, маму, ракушки. В ночь с субботы на воскресенье у нее отняли рисование, отняли ее саму. Выродок имел нужные связи, его всячески выгораживали, дело грозило затянуться. В зале суда фоновой музыкой звучал плач убитой горем матери, бабушек, тетушек, бессильные угрозы мужчин. И смех. Смех этого выродка. Он не признавал своей вины, но и не отрицал ее.
Тогда я и спросила у Луки: можешь ли ты сделать так, чтобы чудовище сгнило изнутри? Лука сказал, что может. У Луки тоже есть связи в определенных кругах.
Убийца раскаялся ровно через неделю, в ночь с субботы на воскресенье. Гнил он долго, месяца три-четыре, гнил заживо. Вонь в камере стояла невыносимая. Никто не знал, что с ним. Потом его переместили в отдельную камеру. Он умер в муках. Все верное, ему дали пожизненное. Я бы добавила: в аду.
Малютку звали София.
Прошли годы. Мизинец дремлет большую часть времени, но, когда просыпается, клянусь, я готова его отрубить. И снова, и снова, и снова. Отрубила бы, не будь он химерным.
Палец приводит меня к трупам. Я называю хорошим тот день, когда люди все еще живы.
Я никогда не называю день хорошим.
Я вышла из душа, оставляя за собой мокрые следы. Казалось, температура не поднялась ни на градус. Зуб на зуб не попадал. Надеюсь, Лука разжует мне, что да как. А пока я велела себе сосредоточиться на фантомных ощущениях, взяла телефон и набрала номер Игоря Крапивского. Ей-богу, я ненавидела этот номер - ничего личного, просто звонки Крапивскому и то, что после них обычно следовало, всегда давало новую пищу для моих кошмаров. Естественно, в данном отделении милиции, как и в любом другом отделении страны, был участковый экстрасенс, но в дни бодрствования сволочного фантомного мизинца под свет рамп ступала старушка Реньи. Общественность не знала о фантомном мизинце. Видите ли, подобные штуки погано влияют на ваше реноме.
Я была лозоходцем, только вместо лозы - палец, которого нет.
– Игорь, вы можете сейчас говорить?
– Я испугалась того карканья, которое покинуло мою глотку, и на всякий случай добавила: - Это Харизма Реньи.
Держу пари, он и так узнал меня.
В динамике щелкало, шуршало, шипело. Голос Крапивского прорвался сквозь помехи:
– Здравствуйте, Харизма. Я вас слушаю.
Не помню, чтобы Игорь когда-нибудь интересовался, как у меня дела, к примеру, вместо 'я вас слушаю' спросить 'как вы?'. Хрена с два. Он никогда не говорил, что рад меня слышать. Он был также рад слышать меня, как я - набирать его номер. Мы оба прекрасно знали, что следует после таких разговоров. Нет, милые мои, не ланч в кафе.
Я выложила ситуацию. Мы молчали уже секунд двадцать, когда Крапивский со стальными нотками в голосе резко крякнул:
– Я не буду спрашивать, откуда вы это знаете.
– Да, - согласилась я.
– Потому что вы знаете, откуда.
– Приезжайте, - сказал он. От стали в его голосе захватывало дыхание.
Я тяжело опустилась в кресло, и стежка-капитоне незамедлительно врезалась в спину.
Я не хотела видеть утопленника.
Просто я могла узнать его.