Харизма [СИ]
Шрифт:
Гумилев опустился на корточки перед телом:
– Они... они высохли?
– он умудрился сделать из этого вопрос.
– Похоже на то, - кивнул Крапивский и отошел от нас, что-то быстро забормотав в мобильник.
Я привалилась к стволу ивы, глядя куда угодно, только не на шимпанзе. Я увидела достаточно, мои кошмары пополнились новыми образами, спасибо-пожалуйста. Идея снотворного теперь казалась просто восхитительной.
– Не все люди относятся к очеловеченным животным как к равным себе.
– А вы, Николай, считаете их равными себе?
– Нет. Но и не веду себя с ними, как распоследний ублюдок. Я уважаю их.
– Он вновь уставился на ноги шимпанзе.
– Можно переступить черту раз, другой, но на третий раз человек непременно заплатит увечьями или даже жизнью за свой длинный язык, скупость ума и плохую информированность. Никто не отнимал у мохнатых братьев когти и зубы.
– Я слышала, в некоторых странах очеловеченных животных в принудительном порядке заставляют спиливать когти и стачивать клыки.
– Да, но не в нашей. Знаете, Харизма, совсем недавно произошел этот случай: очеловеченный медведь, среднестатистический госслужащий, одурел от круглосуточного сидения за компьютером и перебирания контрактов на заказ велосипедов, сеток для волейбола и подобного дерьма. Одурел и отгрыз кисть своему боссу. Я был там. Так вот, медведь рыдал, как ребенок. Как ребенок, - Гумилев покачал головой.
– Его сослуживцы, с которыми он делил офис, наделали в штаны от страха. Но, знаете, что я нашел самым... удивительным? Они наперебой тарахтели, что босс измывался над их мохнатым коллегой. Их босс был большим животным, чем очеловеченный медведь; он переступил черту два раза, и на третий лишился кисти. Это цена, которую ты платишь.
– Николай вновь покачал головой.
– Что с ним стало в дальнейшем?
– С кем? С боссом или с медведем?
– С медведем.
– Суда не было. Его усыпили.
– Что ж, вполне в духе нашего правосудия.
– Бога ради, Харизма, медведь искупался в человеческой крови, слетел с катушек. Потенциально опасный, так-то.
Я подставила лицо солнцу и постаралась проглотить застрявший в горле ком.
– Интересно, за что этого парня так...
– Откуда я знаю?
– резко бросила я.
Глаза Гумилева сузились. Я прикусила язык.
– Что-то вы побледнели, Харизма. Выглядите не лучше нашего сегодняшнего улова.
– Девушки любят слышать комплименты.
– Но вы - Харизма Реньи, и вы не любите.
Заклокотавшее в груди раздражение было моим спасательным кругом.
– Окей, это уяснили. Николай, я поставлю подпись везде, где требуется, и чем быстрее, тем лучше. Не люблю опаздывать.
– И, тем не менее, вы всегда опаздываете.
– Прошу прощения?
– повысив голос, нахмурилась я.
– Они уже мертвы, когда вы приводите к ним. Приносить дурные вести - воистину ваше призвание.
Мне хотелось наорать на Гумилева, ударить его и снова наорать. Ни того, ни другого я не сделала.
– Мне очень жаль, - внезапно осипшим голосом сказала я.
Николай поднялся с корточек и сделал шаг ко мне.
– Харизма, я не хотел...
Пряча мобильник в оттянутый карман плаща, сутулясь, вернулся Крапивский.
Я сказала, что хотела бы поторопиться с бумажной волокитой. Голос дрожал. Я коснулась пальцами щеки. На перчатках осталась вода. Вода из моих глаз.
Крапивский зыркнул на меня, потом на Гумилева, и прогремел:
– Что ты уже успел наговорить?
– Я лишь...
– Не язык, а помело!
Крапивский подошел ко мне, на ходу выуживая из кармана упаковку бумажных платков. Сколько знаю Игоря, каждую осень он страдает от аллергии. Бумажные платки в это время года для него, что пачка сигарет - несущая опора в доме, нерушимая константа.
– Подписи, - повторила я.
Крапивский убрал упаковку платков. Да, возможно, мы не созванивались по праздникам, возможно, он никогда не справлялся, как у меня дела, но он опекал меня. Мне не нужна ничья опека, но я никогда не скажу об этом вслух. Мои слова могут прозвучать лживо.
Из внутреннего кармана плаща Крапивский достал скрученный в трубочку файл. Я села на корточки, положила документацию на колени и расписалась везде, где требовалось. Формальности, напротив которых должна стоять галочка, ничего больше. Просто в какой-то момент я стала чем-то большим, чем безопасный старина чтец (или 'жнец', как меня называли некоторые малообразованные милиционеры в участке). Мой фантомный мизинец вместо подземных ключей приводит к трупам. Считают меня жнецом с ворохом некрофильских предпочтений, а после этого случая - и зоофильских? Само собой разумеется, людям нужна перестраховка. Словно ворох подписанных бумаг может сделать их сон спокойнее. О, уверена, обязательно сделает.
Вчера Зарипов заставил меня прочитать шимпанзе в бежевом костюме-тройке. Этим утром я привела к выброшенному на берег телу милицию.
Я знала, кто убил шимпанзе. Мне надо было сказать всего два слова: Ренат Зарипов. Но я их не сказала. Почему? Боюсь, я не могу дать внятный ответ на этот вопрос.
Та девушка... Коробка из-под елочных игрушек принадлежала темноволосой девушке. Кто она? Что на самом деле в коробке? Еще порция вопросов без ответов. Я могла собрать урожай вопросительных знаков, они гроздьями висели над моей головой.
ГЛАВА 14
Я не попала в 'зеленую волну' - каждый светофор был моим. Официальная пощечина от моего везения. Каждодневное чудо: вы спешите, но 'зеленая волна' не спешит подхватывать вас.
На мобильнике высветилось шесть пропущенных звонков от Веры. Я дьявольски опаздывала. Как сказал Гумилев: ты всегда опаздываешь. Нет, он не уязвил меня - просто-напросто констатировал факт.
Этот шимпанзе, с мокрой бумагой в ботинках. Этот шимпанзе не был мучеником - он был просто еще одним невезучим глупцом, которого жестокий мир сожрал, перемолол и выплюнул. И я планировала узнать о нем больше.