Харьковский Демокрит. 1816. №№ 1-6

Сомов Орест Михайлович

Зачем кривлюся, есть причина,

Зачем невесел, тоже есть:

Не ты ль для дочери и сына,

Не ты ли имя можешь сплесть?»

На это Марья так сказала:

«Я имя дочке уж дала,

Не думала, не хлопотала,

А Уткой просто назвала». –

«Дочь Уткой назвала!

Ты права:

Дочь из утиного яйца.

Тебе, старуха, честь и слава,

Да как назвать бы молодца?

Давай, старуха, попытаем,

Час добрый, может, приберём;

Да как бы нам его?» – «Утаем,

Родимый батька, назовём».

Тут дед Затей от умиленья

Старуху начал обнимать:

Какие ж делал он движенья,

Нельзя никак их описать,

Ни рассказать,

А разве в сказочке солгать!

Но мы вранья писать не любим,

Одну лишь правду говорим,

И в сотню раз умнее будем,

Когда об этом умолчим.

Прошло дни два, – и три, – четыре,

А может быть и десять дней:

Утих Затей,

И всё в его утихло мире.

Затей по-прежнему в конурке

От утра до ночи сидел,

Коль скучно было, кушал булки,

А булок нет – хлеб чёрный ел.

Старуха же всё то творила,

Что добра мать в дому творит:

Прилежно за детьми ходила,

Старалася, чтоб муж был сыт,

Чтоб было чисто всё, опрятно,

Во всём хозяйство наблюдать:

О, как должно быть там приятно,

Где добрая такая мать!

Там нет ни свар, ни ссор, ни драки,

Любовь лишь там и тишина,

Там не грызутся, как собаки,

Где добрая живёт жена.

Хотя такие редки жёны,

Но можно их ещё сыскать:

Они блестят сквозь миллионы,

Легко их можно распознать.

Равно легко и ошибиться,

Шумиху золотом почесть,

Она как золото яснится,

Однако золото ли есть?..

Но полно, я опять с дороги

Большой в просёлочну иду,

Измучу только этим ноги,

А больше проку не найду!

Итак, оставим жён – к Утаю,

К его сестрице завернём,

Чудес мы множество найдём,

По крайней мере, так я чаю.

И впрямь, пока болтал пустое,

Мои герои подросли,

И чуть ли, чуть ли не были

Они повыше гуся вдвое.

Утай в особенности рос,

И в каждый час в такую меру,

На сколько вздёргивает нос

Надутый хватик Бекокос

(Что даже превышает веру!):

Здесь кой-что надо бы сказать

О носе сем, смотрящем в гору,

Но чтоб не всё уж отступать,

Скажу об нём в другую пору.

Сестра же Утка подрастала

Не так, как брат её Утай;

Но в день шестой такая стала,

Хоть под венец её давай!

Ах, не завидна ли, девицы,

Такая участь Утки сей:

Статна, невеста, краснолица,

Притом недели нету ей?

Все девушки, конечно, знают,

Что здесь бы я ещё сказал,

Когда бы их не почитал:

Мужчины сами пусть гадают.

Она казалась лет в пятнадцать,

И рость престала наконец,

Не рос и брат, и был лет в двадцать,

И впрямь прехватский молодец!

Глаза – как огнь в ночи светили.

Ногой – где ступит, там трещит.

Пред ним столетни дубы хилы:

Он их мизинцем повалит!

Херсон, Бова и Ерусланы,*

И все царевичи Иваны,

И даже Муромец Илья,

Пред ним вточь были то, что я!

Тобой вторую песнь кончаю,

Богиня костяна нога!

Тебя молю, к тебе взываю,

Седая бабушка Яга!

Снабди, всесильная, советом,

Руководи младым певцом,

Чтоб мой герой пред целым светом