Харьковский Демокрит. 1816. №№ 1-6
Шрифт:
Засим с ангельскою приятностью девушка наклонилась ко мне. – Боги! Чаял ли я, чтобы невинный обман, чтобы пылкая в исступлении ощущённая минута могла навсегда похитить весь покой сердца моего? – Каково было мне при сей райской мечте, когда она с нежностью прикоснулась ко мне, уста прижались к устам? – О! Сего никакой язык никогда не выразит! Она шептала чаровательную приговорку, которая, потрясшись в груди её, исходила воздыханием; – но ах! чем более роса любви от её поцелуя проницала в душу мою, тем неутолимее было желание моё.
«Неужели ещё болит?» – «О, девица! Твоё чудодейство велико! Когда губы твои прильнуты к моим, тогда
И. Мв.
О обычаях
Люди придерживаются своих обычаев более, нежели нравов, более, нежели законов, и часто более, нежели веры своей.
Обычаи народа составляют часть его нравов, с тем завсегда различием, что нравы сопряжены с главными правилами, всем известными и уважаемыми, и не иначе могут измениться, как разве народ сделается лучшим или худшим. Напротив того, перемена в обыкновеньях, которые всегда бывают местные и коих происхождение часто бывает неизвестно или удерживается только по народным преданиям, может ни малого не иметь участия в судьбе того же самого народа, и никакой не делает перемены в его благосостоянии.
Пусть зарывают мёртвых, как ныне, или пусть сожигают их, как прежде: это такие обычаи, перемена коих мало окажет влияния на судьбу народа, который позволит себе оную; но самый сей народ упадает и развращается, когда перестанет уважать гробницы.
Пусть едят, лёжа на кровати, как древние, или сидя на стуле, как наши современники: это также равно, как для здоровья, так и для нравственности; но привычка к пресыщению и пьянству равномерно противна добрым нравам и здоровью.
Если какой-нибудь обычай древен, хорошо обдуман и повсюду установлен, то никак нельзя оставить его, не быв подверженным прослыть за циника или за человека чужестранного в собственной своей отчизне. Таковы, например, обыкновения носить траур по усопшим, благодарить тех, кои нас одолжают, приветствовать друзей, посылать взаимные поздравления с наступлением нового года и не говорить грубо с родителями и старшими.
Неблагоразумно даже опровергать слишком открыто скоропреходящие установления моды. Живучи в свете, должно жить, одеваться и говорить, как и все прочие. «Мудрый, – говорит Фонтенель,* – позволяет себя одевать своему портному». Одеваясь по-армянски посреди Парижа, Ж. Ж. Руссо хотел сделаться заметным, и успел только в том, что все над ним смеялись.
Многие, подобно Ж. Ж. Руссо, думали отличиться, пренебрегая общепринятые обыкновения, или противясь общим мнениям. Сего рода мятежничество может иметь успех, когда оно выдерживается с великим разумом. В противном случае оно извлекает улыбку сожаления, возбудив наперед минутное удивление.
«Иной, – говорит Дюкло,* – признаётся за дурака потому только, что хотел утверждать противное. Никогда не мстят вполовину, быв обмануты его уверениями». Но уважая обычаи своей земли, не должно думать, что обычаи другой земли смешны или достойны презрения. Умеренность в таком случай есть первая статья устава общественного.
«Если кто-нибудь думает, – говорит ещё Фонтенель, – что нельзя ни одеваться, ни приветствовать, ни говорить иначе, как по моде его отчизны; то мой совет, чтобы он путешествовал».
Прежде французский народ был изо всех народов самый ротозейный и насмешливый, потому что он менее других путешествовал. Его обычаи казались ему одни достойными похвалы, одни, которыми можно превозноситься.
В сем случае греки не лучше французов рассуждали. Всё, что было не по-гречески, казалось им варварским.
С одной стороны суетность, а с другой невежество, делают нас несправедливыми и злыми порицателями: человек наилучше воспитанный есть также и самый снисходительный.
Когда все дела управлялись острием меча, тогда оскорблённая честь алкала крови, и за неё сражались. Сей обычай был варварский, но должно было сообразоваться с оным.
Ныне дела решатся остротою ума, друг друга подсмеивают; и сей обычай забавнее, но не везде терпим.
Когда обедывали в два часа, то ужинали в десять. Вечеринки были тогда приятнейшею вещью в свете. Сей обычай был самый французский.
С того времени, как начали обедать в шесть часов, перестали ужинать и смеяться: но весёлость возвратится с ужинами.
Есть обыкновения, кои теряются во мраке времён и коих происхождение и причину напрасно было бы изыскивать. Таков есть обычай приветствовать снятием шляпы. Какое отношение между почтением и непокрытою головою? Восточные народы в подобном случае довольствуются положением руки на чело.
Есть и другие, кои кажутся быть отринуты здравым смыслом: таков есть обычай давать преимущество правой руке пред левою. Кроме того, что обе руки равномерно нам даны природою, справедливо ещё и то, что мы теряем нечто, не употребляя оных безразлично: ибо та рука, которая меньше служит, становится ленивее и слабее.
Есть ещё обыкновения, которые с первого взгляда кажутся нам странными, несправедливыми и тираническими; но коих мудрость легко познаётся по рассудительнейшем исследовании, и когда мы принимаем труд изыскать происхождение оных во нравах того времени, в какое они установлены.
Таков, между прочими, обычай, заставляющий мужа быть ответчиком и жертвою худого поведения своей жены. Сей обычай, бывший причиною толиких жалоб в судилищах, толикого числа дурных шуток в зрелищах и толиких злословий в обществах, не есть предрассудок, как о том говорят; это последствие, происходящее вместе от силы естественной, которою природа одарила мужчину для защищения и покровительства противу внешних нападений сопутницы его жизни и матери детей его; и от силы нравственной, каковою гражданские законы уполномочивают главу семейства управлять своим домом, удерживать жену в недрах своего семейства и остерегать её от опасности, могущей произойти от собственной её слабости, так как и от сетей, расставляемых для неё тщеславием, жеманством, праздностью и худым примером; научать её находить сладостные удовольствия в исполнении своих обязанностей. Муж, не радящий о жене своей, легко может лишиться оной. Сия потеря навлекает ему бесчестие, а сие бесчестие есть праведное наказание за его нерадивость.