Харон ("Путь войны")
Шрифт:
Со временем он встретится вновь с профессором и его ассистентом вновь.
Непременно встретится.
Глава 15
Настоящее
Радюкин отложил в сторону стилос и размял закостеневшие пальцы. Он привык много писать, но теперь объем бумажной работы превзошел все мыслимые пределы. У научного консультанта уходило на сон и все личные нужды примерно пять-шесть часов в сутки, и то урывками, когда "Пионер" опускал антенну и менял позицию. Все остальное время Егор Владимирович находился на прямой связи с группой радиоразведки и Трубниковым. Он слушал, записывал,
С самого начала, еще до рождения проекта "Пионер" стало очевидно, что мир "семерок" во многом близок, но не тождественен вселенной Терентьева. Масштаб нападения позволял думать, что "семерки" смогли обеспечить себе планетарную гегемонию. Когда разведке, наконец, удалось добыть несколько пленных, предположение превратилось в уверенность - агрессоры упоминали о кровопролитной войне против некоего аналога Конфедерации или Соединенных Штатов, которая закончилась победой. Простая аналогия показывала, что с использованием ресурсной базы и мобилизационного резерва собственно Германии это невозможно. Даже суровый Рейх, описанный Терентьевым, при всем своем блестящем дебюте, надорвался в континентальных баталиях, немного навредил английскому соседу, а уж о переносе войны через океан мог лишь грезить в смелых мечтаниях.
Насколько удалось понять из обрывочных источников, до определенного момента мир "семерок" примерно соответствовал "терентьевскому". Хотя приходилось учитывать, что пленные все как один обладали крайне обрывочными и бессистемными историческими познаниями, поэтому предположение оставалось очень зыбким. Точка расхождения пришлась примерно на десятые годы и Мировую войну, продлившуюся с перерывами почти девять лет. С этого момента колесница истории вышла на совершенно невообразимую тропу.
У "семерок" было два существенных преимущества перед нацистами. Первое - отсутствие России (или Советского Союза), как естественного "стабилизатора" на востоке. По всей вероятности, в той реальности русская Гражданская война не имела определенного победителя, или выигравшая сторона не смогла утвердить свою безусловную власть. Вместо Российской империи или Советского Союза получился аналог докоммунистического Китая или Руси перед монгольским нашествием - множество лоскутных княжеств и "варлордов", ведущих непрерывную усобицу.
Второе - достаточно сильно "мутировавшая" идея расового превосходства, которая здесь называлась "истинной евгеникой". Черновский высказал гипотезу, что в отличие от гитлеровцев, "истинные" сумели совместить две ортогональные тенденции. С одной стороны "евгенисты" изначально проповедовали предельную нетерпимость к "нечистым" и прямо обещали провести селекцию в масштабах всего мира. С другой - с легкостью выдавали расовые индульгенции целым народам и отдельным представителям. Как гласила первая глава "Учения о крови и скверне" - "даже в навозе евгенического мусора можно найти жемчужину расово верного типа" (на этом месте Черновского, поклонника строгих научных формулировок, передернуло от феноменальной безграмотности автора этого людоедского манифеста). При этом тем, кто не попал в гибкие рамки отбора, отказывалось не только в полноценности, но и в принадлежности к человеческому роду. В соответствии с "Учением" они считались некой "предшествующей волной разумной жизни" - своего рода прототип настоящего человека, которого полноценный образец должен был естественным образом вытеснить и уничтожить.
Таким образом, если нацисты изначально ограничили собственные силы и противопоставили себя всему остальному миру, идеология "семерок", при всей ее изуверской жестокости, оказалась более гибкой и адаптивной, привлекательной для мира, измученного тяжелым послевоенным кризисом.
Поэтому, в отличие от побоища Второй Мировой войны, триумфальное шествие "семерок" выражалось не столько в цепи военных побед, сколько в давлении и ассимиляции. Они побеждали не оружием, точнее, не только им. В авангарде войск под черно-белой трехлучевой свастикой рука об руку шли разочарование и надежда. Разочарование в прежнем мироустройстве, горечь всемирного обмана, апатия безысходности. И надежда на лучший мир, который устроен справедливо, правильно, и одаряет благами просто так, по праву рождения.
Разочарование и надежда на простые решения бросили под ноги "семеркам" весь мир.
В дверь постучали.
– Войдите, - пригласил доктор наук и с опозданием вспомнил, что все помещения на субмарине звукоизолированы. Следовало нажать специальную кнопку, тогда снаружи, в коридоре, зажигалась специальная лампочка, свидетельствующая о желании и готовности хозяина каюты принять гостя. Кнопка оказалась погребена под катушками с магнитной проволокой, и освободить ее, не обрушив лавину со стола, оказалось не просто. Но возможно.
– Позволите?
– спросил Крамневский, входя в каюту-лабораторию.
– Конечно, - Егор Владимирович вполне искренне обрадовался визиту капитана... нет, командира. Только сейчас он почувствовал, насколько устал от многочасовых бдений с наушниками и блокнотом.
– Наши посиделки становятся традицией, - заметил Крамневский, подыскивая место, чтобы присесть. В лаборатории доктора наук, казалось, не осталось ни одного квадратного сантиметра, свободного от бумаг, пленок и разнообразных приборов. Разве что на полу.
– Только чая у меня с собой нет.
– Сбоку, - подсказал ученый, но Илион уже сам нашел откидное сиденье на стене.
– Ничего, перетерплю.
– Хотел было вызвать вас на мостик, - сообщил моряк, садясь и вытягивая ноги, насколько это было возможно в тесноте каюты. По тому, как он двигался и опирался на стену, было видно, что командир тоже очень устал, хотя и старался скрыть это.
– Но решил, что не стоит лишний раз дергать вас. Вот, зашел сам.
– Хотите узнать что-то конкретное?
– деловито уточнил Радюкин.
– Или все сразу?
– Конкретных вопросов у меня, пожалуй, нет, - немного поразмыслив, ответил Крамневский.
– Точнее, их слишком много. Откуда такое фантастическое опреснение забортной воды? Почему странно искажена вся система океанских течений? Почему по всей Атлантике непрекращающийся шторм, да такой, что уже потеряли одну антенну? И так далее. Поэтому, наверное... все сразу. У вас есть какие-то предположения? И прежде всего, конечно, вопрос вопросов.
Радюкин подумал над тем, что этот визит есть своего рода высшая степень уважения со стороны командира военного корабля. Какой-то особой формы уведомления командира о результатах научных изысканий не предусматривалось, и Илион мог одним мановением пальца вызвать к себе доктора, как и любого другого члена экипажа. Но вместо этого предпочел придти самолично.
Ученый покачался на рабочем стуле, словно проверяя его на прочность. Это простое движение послужило заменой привычно вышагивания по кабинету - доктор привык говорить стоя или на ходу. Подводник терпеливо ждал.
– Прежде всего, скажу, что все нижесказанное есть исключительно догадки и гипотезы, для однозначных заключений все еще катастрофически мало данных, - Радюкин мимолетно удивился, как легко и гладко, почти автоматически складываются привычные академические формулировки. Все-таки кабинетная школа никуда не денется, даже если лекция проходит на глубине трехсот метров в бушующей свирепым штормом южной Атлантике.
– Как я понимаю, "вопрос вопросов" - это зачем им вторжение к нам?