Харон
Шрифт:
— Мало ли чего ты еще не видал, салага. Ты мне вот что скажи, какого черта ты еще умеешь спать? Тебе, может, и сны снятся? Нет, слыхал я, чтобы живьем на небо забирали, но чтоб сюда…
— Стоит у причала, — продолжил Листопад, — шакалов с мечами видимо-невидимо. Харон, а может, пойдем ко мне? К нам? Ты обещал. А то погрузят, увезут. Куда ты их перевозишь, Харон? То есть это понятно, Харон, река Лета… но что там? Я понимаю, ты не скажешь, не можешь или не хочешь сказать, но хоть кивни, если… Пойдем к нам, Харон, не все тут
— Что значит — «тоже», мальчик? Обидеть хочешь? Я — Харон, Перевозчик душ, мне вообще все можно, понял? Захочу — всем вам кишки на голову намотаю. Пошли, пошли, неугомонный.
Листопад вздрогнул, увидя, как черные губы, похожие на шрам, раздвинулись на неподвижном лице, но усилием подавил дрожь и даже попытался улыбнуться в ответ. Харон потрепал его по плечу, и они вместе направились вниз.
— Забыл тебе сказать, Харон, в лагере объявился один… Оракул — называет таких Локо. Ходит, тычет пальцем в палатки, а за ним штук пять пятнистых. Это твоя команда, так? Откуда они берутся, эти оракулы, Харон? Локо говорит…
— Локо Локой, а вот о тебе ничего тот оракул не вещал? Ну, дойдем — увидим.
Харон придержал Листопада, все норовившего зайти сбоку, бросил короткий взгляд на панораму лагеря. Его интересовала нынешняя Ладья.
С подобной он пока не встречался, хотя гребные Ладьи были ему не в диковинку. Издали и сверху она походила на длинную черную летучую рыбу со сложенными и прижатыми к бокам веерами грудных плавников — десятками уложенных по бортам весел. Ладья была крупной — тянулась едва не на две трети причала, и борт ее возвышался над брезентовыми крышами лагеря, как крепостная стена.
«Приют для душ, — отметил себе Харон, спускаясь, — не на одну сотню пар чистых и нечистых. Нечистые-то отсюда направляются совсем в другую сторону — опять-таки если верить танатам и всему остальному ходу вещей. Ладьями вывозятся только оставшиеся «чистые». А Тоннель — вообще для особо избранных. «Запечатленных» — рассуждая в той же системе координат. Вот ты себе все и объяснил. Кто, в конце концов, был этот самый дед Ной — перевозчик, вы с ним коллеги… Ах, господин Харон, вам бы все шуточки шутить».
Несмотря на то, что к причалу еще никого не пускали, меж палаток и в середине лагеря, где плавно расходящиеся линии-улицы образовывали нечто вроде центральной площади, пространство запрудила толпа. Более разреженная по краям, в центре она становилась плотнее. В свете лун выглядящие практически одинаково серыми — черно-белыми, точнее, из-за четких светотеней, — они стояли плечом к плечу. Почти про всех можно было сразу понять, кто уже давно был в лагере, а кто из новоприбывших. Давние не шевелились, новые оглядывались по сторонам, переговаривались. Голоса сплетались в ровный негромкий гуд. И те и другие расступались при приближении Харона, вопросов не задавали, и не смотрел почти никто. Все взгляды были устремлены на Ладью, ход к которой перекрывала цепь танатов.
— Торопишься, Перевозчик? —
как тут. — Не торопись, мы еще не закончили свое дело.
Харон поглядел на пятнистую макушку таната сверху вниз. Оцепление отстояло десятка на два шагов, и никто со стороны лагеря не переступал незримой границы. Молча стояли и смотрели. Ждали разрешения.
Танаты вели себя более непринужденно. На глазах Харона один из них лишь прикоснулся к рукояти меча у пояса, и толпа непосредственно против него шарахнулась назад.
— Развлекаетесь, — заметил Харон, стараясь говорить с ленцой.
Он оглядывал высокий борт ладьи с близкого расстояния. Черная обшивка, черные, как лакированные, весла повдоль из узких отверстий над самой ватерлинией, похожих на бойницы. Чего бояться, штормов на Реке не бывает. Толстый брус гакаборта — Харон стоял под кормой — на высоте трех его ростов, тоже почти черный, с редкими проплешинами посветлее. Мачт у этой Ладьи не было, с тропы он хорошо рассмотрел ровную, без шкафута и шканцев палубу.
«Галера, — подумал он. — Скампавея. Самоходный паром боцмана Харона. Что ж ты, гад пятнистый, на дороге встал, авторитет мне рушишь? Может, дать по кумполу? О, кстати, лысых-то я хотел найти, танаты — они ж все как один…»
— Сколько вам еще? — процедил он по-прежнему как бы между прочим. Словно речь о безделице. Словно одолжение он этому танату и всем им делает. — Отчего не я собираю? Из доверия вышел?
На резиновой роже таната появилось что-то похожее на недоумение, затем складки прошли в изначальный вид.
— Вон, — махнул мечом, незаметно для глаза выдернув его из войлочных ножен. — Обошли только до сотой линии включительно. Пройдем до конца, и можешь отправляться, мы загрузим кого надо.
Танат смотрел не на Перевозчика. Позади, едва он добыл меч, разделительная полоса увеличивалась вдвое, но парень Листопад продолжал цепляться за полу хламиды Харона, и не требовалось специально оглядываться, чтобы представить себе его вид.
А вот глазки-щели таната уставились через Хароново плечо с ненаигранным любопытством.
— Кто это с тобой такой храбрый, Перевозчик? Где ты его откопал? — со своим дребезжащим смешком спросил танат, поигрывая коротким мечом. Харон взялся за лезвие.
«Правильно, даже не отточен. Пластина металла на рукояти, больше ничего. А хоть бы и отточен был».
Медленно он повернул меч вместе с прихваченной большим и указательным пальцами кистью в пятнистой шкуре и направил острие обратно в ножны. Танат попробовал дернуться, но пересилить руку Перевозчика, конечно, не мог. Прихлопнув по оголовку темно-бронзовой рукояти, Харон вбил меч обратно и, кажется, с одним-двумя пятнистыми пальцами. Вошел мягко, а там кольцо кованое.
— Поговаривают, в лагере объявился новый оракул? — безмятежно поинтересовался Харон. — Что-нибудь особое или как обычно?