Хайноре
Шрифт:
— Ой, — Нора за живот схватилась. — Ой, больно…
— Чего с тобой?
— Чего с ней?
Нора смотрит жалобно, то на рыжего, то на гвардейца.
— Ребеночек волнуется, мне бы к знахарю…
— Слышишь, солдатик? — смекнул северянин. — Нам бы к знахарю, пусти уж. Бумаги хочешь себе оставь, потом заберу, но жену не обидь…
Парень нервно пожевал губами, то на них глядя, то на товарища. Тот только плечами повел.
— Ладно, идите…
Когда за их спинами скрипуче затворились ворота, рыжий похлопал Нору по плечу.
— Молодец, девка, хорошо придумала.
— Ну так бы и телился без меня небось, — смешливо фыркнула
— Не нравится мне. Больно напряженные они тут все. И бумаги так и не вернул, сучий щенок. Значит, покажет еще кому-то.
— А что если?..
— Цыц. Не болтай излишне. Пошли.
И тут Нора пропала.
Город, так много людей тут, так шумно, столько разных запахов! Она пугливо жалась к северянину, будто годовалая собачонка, таращила глаза на все, что видела, ойкала и охала, и постоянно получала от рыжего локтем. Нора глядела в глубь улицы, одной, другой, и конца и края городу не видела. Дома деревянные и каменные, крашеные крыши, женщины ругаются друг на друга, сверху что-то скрипнуло, Нора голову вскинула — окно в раме, всамделишное, стеклянное! Не какой-то там бычий пузырь…
— Посторонись!
Из-за угла выехала настоящая карета! Резная, крашеная в золотое и красное, Нора голову вытянула, когда они с рыжим прижались к стене, а там в карете дама сидит, красивая — жуть! На голове рогалики из волос, платье богатое, шелковое. Эх, мне бы такое… А вон там, вон там в лавке! Это же цветы в сахаре, как в сказке о сладкоежке! А на той улочке глашатай стоит, говорит что-то важное, о королеве, что пятой дочкой разродилась, об указе новом, но Нора недослушала — северянин юркнул в какую-то дверь и ее с собой затащил.
Тут пахло едой и брагой, было душно и дымно, жарко жарила печь. Народу много, все говорили, смеялись громко, сидели за столами и пили, пили, пили… Харчевня, поняла Нора, как в Мельне или Выселках. Только вот мельнская у этой бы в предбаннике уместилась… Нора хвать рыжего за руку, вцепилась, аки краб клешнями, и тащится, петляя между столами и мужиками за ним.
— Мне б с Топором потолковать, — северянин наклонился к лысому корчмарю, чтобы не перекрикивать толпу.
Корчмарь мотнул головой, как конь, которого дернули за уздцы.
— Не знаю такого.
— Ой ли? Не ломайся, осинушка, Топор меня как увидит, сам тебе ломоть отвалит.
Лысый зыркнул на него, пробормотал что-то, мотнул еще раз.
— Бесова шлюха тебе, а не Топор, — огрызнулся он. — Ищи его сам, где хочешь.
Северянин как бы невзначай схватил корчмаря за краешек бороденки, притянул поближе, и ласково, что любовнице, улыбнулся.
— Ну что ты ссышь, как баба? Я что, на соколиный плащ похожий?
— Хер тебя знает! — пропыхтел лысый, дергая башкой. Схватил его рыжий, как козленка за бороденку, теперь бодайся, не бодайся, рогов-то нет.
— Шкерится Топор? Надо же… Передай ему привет от Лиса, он поймет. Найдет меня пусть. Он знает где. Передашь?
— А на лапу дашь?
— Промеж глаз дам, хочешь? — рыжий уперся лбом ему в лоб, со стороны казалось, что это два побратима лбами бьются, что давно не виделись. — Вот как узнает Топор, что ты с меня монету просил, так беги сразу далеко далече.
Корчмарь засмеялся, но кивнул. На том и распрощались. Они еще петляли по улицам да переулочкам, и словно бы сам северянин не знал куда идет, словно бы куда глаза глядят, Нора все хотела расспросить его что да как, но едва только поспевала следом.
— Ну все, — сказал, когда они наконец остановились и сели на причале. — Теперь ждем.
— А чего ждем?..
— Когда семечко взойдет.
— Ну хватит загадками говорить!
Рыжий посмеялся.
— Ты что ли тут бывал раньше?
— Бывал.
— А почему не говорил?!
— А зачем? Меньше знаешь, крепче спать будешь. Топор с островов. Контрабанду возил в свое время, пока его на родине к хормангу не приговорили. Сбежал сюда, жизнь дороже оказалась.
— А что это такое? Хорм… хорм…
— Казнь такая, для нечистых на руку.
— Так ты на родине своей бандит?!
Северянин глянул на нее остро.
— Языком не мели. Мы с Топором росли в одной деревне. Он мне что брат. А жизнь она такая, у ней не только чистые да прямые дороги. И когда заносит, важно чтобы в тылу оставались свои. Однажды я ему помог, теперь его черед.
Нора задумалась.
Хорошо тут было. Свежо, ветер свищет, чайки кричат, пахнет рыбой и морской травой, что кипела и пенилась с волной, бросаясь на камни причала. Хорошо тут было.
— А что если Топор не придет? — спросила Нора, поигрывай ногой в воде.
— Придет.
— А если?
— Тебя продам в местный бардак, а сам подамся в пираты.
— Болтун, — фыркнула Нора.
Сидели долго. Солнце с высоты успело к западу накрениться, они доели остатки снеди, а когда Нора кинула пару крошек чайкам, рыжий ей подзатыльник прописал и обозвал нехорошо. Нора из обиды с ним час или два никаких разговоров не вела. А как назло язык чесался поболтать — скучно же. Разглядывать причал, с водичкой играться, сырку пожевать — этого развлечения ей на часок может и хватило, а потом-то что делать? Стала людей рассматривать. Их тут много было. Сплошь портовые трудяги, то высокие и жилистые, то настоящие силачи, как их деревенский кузнец Галоба. Пару раз мимо них прохаживался какой-то очень важный мужик в просаленном бушлате, портках и босой, курил из трубки, какую тятька изредка покуривал — ему она от самого начальника Тарони досталась, резная, из кости какого-то большого морского зверя. Ни у кого в деревне такой не было, только у тятьки ее, лесника. А еще здесь стайками слонялись девки. Сразу видно — распутница. Волосы не убраны, растрепаны, юбки высоко за пояс заткнуты, что видно голые синюшные ноги, и ярко-ярко на лице губы горят — то ли крашены чем-то, то ли пчелами покусанные, Нора так и не разобрала. Ей вообще смотреть на них было стыдно и гадко, хоть и любопытно жутко. Вот одна подплывет, что каравелла, к неприметному мужичку в добротной одежке — видно, что приезжий, может даже титулованный, шепчет ему что-то на ушко, улыбается кокетливо, пряча зубы, а потом они вдвоем уходят куда-то за угол, и все. Не хотела бы Нора такой работенки…
К вечеру она уже совсем устала сиднем сидеть, глаза слипались, рот зевал неустанно, опустила голову на плечо рыжего, который задумчивого взгляда от горизонта весь день не отрывал, и медленно засыпала, пока к ним не подошел тот самый босой моряк.
— Табаку хочешь? — протянул он рыжему трубку, приседая рядом на корточки. — Хороший табак.
— Прямиком из Фандия? — рыжий глянул на него косо, и Нора недовольно морщась, открыла один глаз. От его грязных ног дурно пахло, и изо рта тоже, ей хотелось сказать ему — пусть сначала мятной травы пожует, а потом к честным людям со своим табаком лезет, но решила промолчать.