Хазария
Шрифт:
От небольших костерков из сухой травы потянуло дымком.
Святослав, омывшись принесённой стременным холодной водой, взял полоску конского мяса из тех, что положил под седло утром у Саркела, разрезал её засапожным ножом и стал насаживать на сухой одревесневший стебель перекати-поля. Жёсткое утром мясо теперь стало мягким, просолилось лошадиным потом и легко насаживалось на такой походный вертел. Стременной, напоив коня и задав ему овса из перемётной сумы, достал своё кресало и высек огонь. Весёлые языки Семаргла заплясали по степной траве, трепеща от каждого дуновения Стрибога. Святослав стал обжаривать мясо над костром. В это время подоспел второй гридень, прислуживавший Святославу. Вытирая травой засапожный нож, он выложил найденные в степи головки дикого лука, чеснока и корни сладкого катрана. Вместе со стременным они омыли найденные травы водой и уже чистыми сложили на попону перед Святославом, добавив сухарей из поторочной сумы.
– Ловкие у тебя, княже, гридни! Гляди, уже трав намыли, костёр развели. А мой как ушёл копать, так доселе и не вернулся! – с обычной весёлостью воскликнул Горицвет, появляясь, по своему обыкновению, неожиданно, будто порыв степного ветра.
Святослав невольно улыбнулся, впервые за последние сутки, – присутствие неунывающего друга всегда разгоняло мрачные мысли.
– Садись, брат Горицвет. Пока твой увалень обернётся, мы уже отполдничаем, – предложил Святослав.
Горицвет и не думал отказываться.
«Воин, что молодой волк, должен быть поджар, подвижен и всегда голоден», – говорили им опытные наставники. Эти слова пришли на ум Святославу, когда он увидел, с каким удовольствием все – от простых воинов до темников – поглощали свою нехитрую еду, обжигаясь горячим полупрожаренным мясом, со смачным хрустом жуя головки степного лука, чеснока, сухари и коренья, запивая всё это чистой криничной водой, вкуснее которой, кажется, не бывает на свете.
Тут подошёл и гридень Горицвета – полная противоположность своему начальнику: ширококостный, молчаливый и, словно девушка, легко впадающий в смущение.
– Давай, что принёс, да и сам поешь! – махнул ему Горицвет, принимая коренья и протягивая дымящуюся конину, насаженную на острие ножа. – Князя вон благодари да гридней его ловких, что нас с тобой жалуют да подкармливают, не то давно бы от голода извелись… – шутливо-строго журил он увальня.
Гридни Святослава прыснули со смеху. Горицветов прислужник сконфуженно засопел, не поднимая очей, сел неподалёку и стал быстро поглощать мясо. Вдруг Горицвет замер, перестал жевать и, прикрыв глаза, потянул носом:
– Эх, благодать какая, жареной дичиной потянуло!
– Это гридень воево… – стременной Святослава запнулся и тут же поправился, – гридень советника Свенельда двух перепелов подстрелил, я видел, когда за водой ходил…
– Видал? – обернулся Горицвет к своему слуге. – Двух перепелов! А ты и корня вырыть не успеваешь, вот как! – с деланой укоризной сказал молодой темник.
– Так я же… это… – краснея, как девица, оправдывался богатырь. – Сам ведь сказал, лишнего не надо, а то я раздобыл бы дрофу или стрепета…
– Ладно, в другой раз добудешь, тогда мы уж князя на трапезу пригласим, гляди, не оплошай у меня! – продолжал балагурить Горицвет.
Святослав понимал, что глубоко в душе друга лежал тяжёлый камень из-за дружинников, павших в ночном бою. Но другим было не легче, и Горицвет шуткой и весельем старался отвлечь друзей и развеять тоску.
Насытившись, Святослав собрал крошки и бросил их в тлеющий костерок – малая жертва Огнебогу.
– Сменить дозоры и всем отдыхать, пока Полуденник не смягчит жары! – велел он. И сам тут же улёгся на землю, свободно раскинув руки и ноги.
Сквозь прикрытые веки радужными бликами пробивалось солнце. Тело привычно расслабилось, потеряло ощущение веса, и вскоре возникло чувство полёта, будто он не лежал на земле, а парил в выси, подобно птице. Святослав перестал слышать, что творится вокруг; голоса, звуки, ржание коней – всё куда-то ушло, как вода в степную пыль. С высоты птичьего полёта он увидел весь лагерь – себя, лежащего с раскинутыми руками, дружинников, что ходили, сидели, лежали, лошадей, щипавших траву. Поднявшись ещё выше, увидел дозорных, стоящих на холмах. А потом, воспарив в самую небесную синь, обозрел всю степь в округе и не обнаружил ни войска чужого, ни лазутчиков, ни поселений. Насладившись ещё немного вольным парением, он устремился назад, к себе, лежащему неподвижно и почти бездыханно, и вошёл в своё тело. И лишь после этого уснул настоящим крепким, безо всяких волховских видений, сном.
Через два часа пение рогов разбудило лагерь.
Начальники выстроили сотни и тьмы. Снова древние курганы и могильники плыли навстречу, а поравнявшись, уходили назад, как возникает, некоторое время существует, а затем исчезает всё сущее в явском мире.
Никого, кроме уносящихся прочь степных обитателей, войско не встретило до самого вечера. А когда уже проскакал Вечерний Вестник и усталое Солнце двинулось к Сварожьему Поясу, чтобы покинуть там свой золотой воз и уснуть, дружина достигла поля, сплошь усеянного человеческими и конскими костями. Пожелтевшие от времени, ветра, дождей и солнца, они стали хрупкими. Некогда прочная броня доспехов проржавела, и сквозь латы и челюсти прорастала степная трава.
Святослав придержал коня, чтобы тот не наступил на человеческий череп. За ним остановилось и всё войско, озирая бранное поле. Сломанные копья, мечи и стрелы порой торчали, воткнувшись в дёрн, иные застряли в ржавой броне, навеки пригвоздив к земле воинский скелет, а то просто валялись там и тут. У останков, лежавших перед Святославом, стрела торчала меж шейными позвонками, а костлявая рука ещё сжимала ржавый меч, почти неразличимый в жухлой траве.
– Верно, злая сеча шла на поле сём, – промолвил Святослав.
– Гляди, а шелом-то русский! – воскликнул кто-то из воинов, указывая на островерхий шишак в траве.
Другой, спешившись, тоже внимательно оглядывал останки.
– И кольчуга, похоже, нашего плетения! – указал он на куст степной колючки, что проросла сквозь костяк и слегка приподняла его, как бы на обозрение. – А меч как будто варяжский, – продолжал воин, разглядывая широкий обломок. – А вот эти наконечники от стрел – хазарские, и меч однолезвийный согнутый. Похоже, тут хазар кто-то крепко бил! – заключил воин.